В краю коммун

На всей тебе, Русь - матушка,

Как клейма на преступнике,

Как на коне тавро,

Два слова нацарапано:

«На вынос и распивочно».

Чтоб их читать, крестьянина

Мудреной русской грамоте

Не стоит обучать!...

Отошли в историю баре Оболдуевы и не стоит уже больше десятка лет это тавро на Руси. Новые поколения знакомятся с портретами Оболдуевых уже по произведениям литературных классиков, - но бескультурье, проклятое наследие царизма, осталось еще до сих пор и висит на ногах крестьянина чугунной гирей.

В коммуне 2 тысячи неграмотных! Давит, мучает, тормозит невежество! И чтобы это понять во всей глубине, надо было видеть, как один из коммунаров, групповод, в течение получаса все пытался уяснить себе, как и когда он должен выписывать наряды по своему хутору на рабочую силу для базы.

- Карябать я могу, а писать вот, вишь, не научился, - оправдываясь, усаживался коммунар, поняв, наконец, все тонкости «нарядной техники».

У коммуны есть и свои мечтатели, за которыми тянется преимущественно молодежь, особенно горячая, особенно восприимчивая.

Уже шли разговоры об организации в одном из кулацких домов, что живописно расположен летом в зелени вишневых садов, на крутом правом берегу Хопра, в хуторе Бубновском, дома отдыха, для своих больных коммунаров и «для шефов» - бросали коммунары, поглядывая в мою сторону.

На собрании сидел председатель сельсовета. Высокий, в меховой треухой шапке, с папиросой во рту, в ватном сером полупальто - он почти все время сидел молча, торжественно и важно.

Я не мог сперва понять его малой активности, но мне разъяснили: «Председатель совета не знает, что ему теперь делать. Все делает совет коммуны»... Я вспомнил «Правду» и дискуссию о необходимости низовых органов советов в районах сплошной коллективизации. Вспомнил - и понял, насколько реакционна теория ликвидации органов диктатуры пролетариата в дни ожесточенной классовой борьбы в деревне.

Но вместе с этим я понял, как трудно этому председателю совета осознать свое место, свою роль в новой, коренным образом изменившей все, обстановке. Я ощутил какое - то теплое чувство радости и симпатии к председателю сельсовета, когда узнал от соседей, что «он чувствует теперь себя именинником».

В этой мысли есть большое зерно истины; почему бы предсельсовета и не радоваться коммуне?

Неофициальное собеседование, длившееся 3 с лишним часа, кончилось.

Надо было устраиваться на ночевку. Уже было часов 9 вечера, когда мы (т. Исаев, я и некоторые другие члены совета коммуны) в санях - розвальнях ехали из ст. Михайловской в хутор Бубновский - центр коммуны.

По темно - синему звездному небу катился блеклый диск луны. После городской сутолоки эта ночь среди снежного пустынного поля казалась такой молчаливой и настороженной! По обеим сторонам дороги чернел кустарник, вдали на нагорье, что у Хопра, мигали слабыми огоньками «керосинок» хуторские хаты. Усталость после такого необычного путешествия на лошадях и по морозу брала свое - хотелось спать, хотелось тепла...