— Да как же это я, дура, так себя повела? Человека из дома выгнала. Надсмеялась над ним, — шепчет она растерянно, и вдруг ей кажется, что с реки в раскрытые двери доносится заглушаемый грохотом волн и ветром крик. «Он это, он!.. Больше некому!» — вздрагивает Шура и тут же перед глазами у нее встает темная, разъярившаяся в полную силу река, через которую и в хорошей-то лодке — не то что вплавь — не каждый бы решился сейчас переправляться, даже если бы ему это было нужно позарез. А не так, как этому окаянному пустомеле-солдату, у которого ничто не сможет измениться от того, придет ли он в село через час или же через сутки. И этой его Светланке тоже ничего не сделается. Три года ждала, могла бы еще один день подождать. Хотя не она ведь его торопила, сам спешил. Знать, невмоготу ждать дольше было. Такое ведь тоже бывает. Не часто, конечно, но бывает. А что ей самой с любовью не повезло, еще ни о чем не говорит. Просто нарвалась на подлеца. Их тоже хватает. Еще как хватает! Но и настоящие люди среди мужчин есть, с настоящей любовью. Только не всегда ее разглядишь сразу — почувствуешь, разгадаешь. Она вот не разгадала, не почувствовала. Злоба, ровно шоры, глаза в одну точку направила, все другое заслонила.

Шура от досады закусила до крови губу и, не чувствуя боли, тяжело опускается на лавку рядом с вещмешком. Но почти тут же вскакивает, хватает прислоненные к стене весла и бежит с ними через сени во двор.

Минуту спустя она уже сидит в лодке и, изо всех сил работая веслами, старается отвести ее от берега. Но тяжелую, залитую до половины водой плоскодонку, едва она отходит от берега, тут же прибивает встречной волной обратно, бросает на острые камни, которые того и гляди пробьют старое деревянное днище.

Наконец, когда напор волн и ветра на какое-то время ослабевает, она с большим трудом отрывает лодку от камней и начинает торопливо грести к середине реки. Волны легко подбрасывают на свои крутые косматые гребни лодку, рвут из рук непослушные весла и, смешавшись с тугими, сильными струями дождя, падают Шуре на голову, плечи, спину.

«Только бы вдоль волны не поставило, а то тут же утопит... В одну минутку. И крикнуть не успеешь...» — твердит про себя Шура, хотя старается думать только о безумном солдате, который, если еще жив, борется, наверно, из последних сил с волнами, ветром, темнотой где-то здесь на реке, может быть, совсем рядом с лодкой.

— Э-ге-ге-ге-й!.. — изо всей мочи кричит Шура и тянет голову вверх, вслушивается в летящий поверх волн ветер. Но, как ни напрягает она слух, ничего, кроме шума реки и свиста ветра, не слышит. Даже эхо собственных слов. Кажется, они, едва слетев с губ, молниеносно намокают в частых струях дождя, падают вместе с ними в волны и мгновенно, будто камни, тонут подле самой лодки.

— Э-ге-ге-ге-й!.. — И снова и снова кричит она в мокрую неотзывчатую темноту преждевременно принесенной грозой ночи.

«Неужто ничем уже не помогу?» — мелькает в ее сознании незваная мысль. От этой страшной мысли внутри у Шуры все заходится и начинает щемить, стынуть. Весла становятся непомерно тяжелыми и непослушными. Они то зарываются глубоко в воду, вставая почти вертикально к лодке и выворачивая в плечах руки, то вдруг, как живые, подскакивают над волнами и с размаху больно бьют в грудь твердыми вальками.

Отчаянно борясь на середине реки с волнами и ветром, Шура не в состоянии даже ругать себя, хотя и чувствует, что с каждой минутой все больше и больше ненавидит самое себя. И, наверное, именно из-за этой усиливающейся тяжелой ненависти, от непоправимой, как ей кажется, вины она почти не ощутила страха, когда лодка вдруг рыскнула носом в сторону и стала вдоль набегающей из темноты волны.

«Ну и пусть переворачивает, тонет. Все одно не жизнь теперь...» — думает она с каким-то тупым равнодушием к собственной судьбе и жизни. Однако тут же, рванув всем телом весла в разные стороны — одно вперед, другое назад, она поворачивает лодку, бросает ее навстречу волне носом: ей кажется, где-то рядом, возможно, даже за этой вздыбленной, рушащейся на нее волной кричит человек. Кричит слабо, невнятно, словно бы из последних сил.

— Он это! Живой еще! Жи-во-ой!..

Шура едва не задохнулась от радости: сейчас, через какую-то минуту, она увидит среди бушующих, по-волчьи злых и коварных волн рыжего солдата, схватит его за обессилевшие руки и втащит в лодку. А в лодке он уже не пропадет. Нет, в лодке он не пропадет. Она постарается. Она сделает все, что можно и даже что нельзя. Не часто, но все же раза два или три и по такой, как теперь, волне случалось ей переплывать реку. И ничего — справилась, жива осталась. Конечно, это страшно. Но вплавь-то, поди, в сто раз страшнее, а он поплыл. И на вот, до середины добрался, даже дальше, пожалуй. А когда бы волна прямо навстречу не била, может, и всю реку сумел перемахнуть. Смелый, но, как дитя малое, дурной.

— Э-ге-ге-ге-й! — кричит Шура громко и хрипло и, подняв над водой весла, слушает, ждет на свой крик ответа.

Лодка, грузно хлюпая по воде днищем, взлетает на волну, скрипя, проваливается раз-другой вниз и, вдруг неожиданно успокоившись, начинает едва приметно покачиваться на одном месте, словно большая обленившаяся утка.

Шура не сразу догадывается, отчего это происходит. И лишь почувствовав под веслами песок, понимает, что она не посередине реки, как это только что ей думалось, а на мели, совсем рядом с берегом. Она разжимает слипшиеся с вальками весел пальцы, прыгает в воду и, подтягивая за сиденье лодку, медленно, устало бредет к берегу. Река за спиной по-прежнему неистово гудит, колобродит, но здесь, прикрытая от ветра небольшой изволокой, ее поверхность почти спокойна. Только поредевший, явно идущий на убыль дождь рябит тусклую гладь корявыми оспяными пятнами.

— Уф-ф-ф ты!... — тяжело вздыхает Шура, выходя из воды на песчаную кромку берега и, скосившись от боли, поднимает руку, голым предплечьем вытирает мокрое и в то же время какое-то зачерствевшее лицо. Потом осторожно, словно бы не веря еще тому, что стоит на земле, переступает с ноги на ногу. Босые ступни ног почти по щиколотку уходят в сырой, неожиданно теплый в глубине песок. Он плотно обхватывает ноги и при малейшем движении приятно поскрипывает под пятками, совсем как половицы в доме. И Шура уже не только одними ногами, но и всем телом ощущает под собой надежную твердость и безопасность земли.

Проходит минута-другая, и Шура начинает понимать всю бессмысленность и бесполезность своей только что закончившейся затеи. Тяжелое чувство вины снова наваливается на нее и заслоняет собою все остальное. Теперь то, что было до сегодняшнего злополучного вечера — хорошее и плохое, радостное и печальное, — выпадает из памяти. Выпадает совсем, начисто, словно бы никогда не принадлежало ей, а относилось к кому-то другому — чужому и незнакомому человеку. Даже ее боль и ненависть кажется пустой и по меньшей мере глупой. Но именно она, эта боль, ослепила ее, вызвала ни с чем не сравнимую злость ко всему на свете, ко всем людям. И к этому рыжему настырному солдату, который так спешил, торопился к своей невесте. «Наверное, бедная, ждет сейчас его не дождется. И думать не думает, что не придет он уже... Ни сегодня, ни завтра — никогда... Ни к ней, ни к кому еще...» Шура силится освободиться от застрявшего в горле воздуха, и рот у нее при этом, точно у выброшенной на берег рыбы, беззвучно открывается и закрывается. Но непослушный комок по-прежнему сидит в горле. И, наверно, потому, что ей уже совсем нечем дышать, у нее начинает стучать в висках, а ноги подгибаются в коленях, теряют привычную упругость и силу. Наконец, они становятся совсем мягкими, и она неловко, как-то боком опускается на мокрый песок в метре от воды.

Из-за развороченной неутихающим ветром тучи, словно из-за разрытой горной вершины неожиданно показывается совершенно белая и поэтому еще более холодная, чем обычно, луна. «Совсем как лицо у утопленника», — мелькает у лежащей на песке Шуры. И от этого непроизвольного сравнения Шуре становится до того жутко, что у нее тут же начинают мелко-мелко стучать зубы.

Беспомощно распластанное тело девушки вдруг подбирается, Шура приподнимается на руках над землей, подается вперед. И вот она уже торопливо ползет на коленях по выбеленному лунным светом песку.

«Он, он... Больше некому...».

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.