Сегодня, когда комсомол так серьезно, так требовательно, так глубоко размышляет о проблемах учения и учеников, воспитателей и воспитуемых, сердце мое, моя память обращаются к моему детству, к моему первому учителю. Была война, уроки начинались в колеблющемся свете коптилок, и моя первая учительница, которая уже и тогда казалась нам очень старенькой, моя незабвенная Аполлинария Николаевна Тепляшина ходила перед занятиями между партами и давала каждому из нас на серебряной ложечке сладкий шарик витамина С – единственное, что продавали тогда без карточек. Мы гордились своей учительницей, которая уже в ту пору носила два ордена Ленина, но только позже узнали: витамины С в аптеке она покупала на деньги, которые полагались за ордена, а когда эти деньги кончались, добавляла из своей зарплаты. А когда и зарплата кончалась, Аполлинария Николаевна заваривала в эмалированном ведре сосновую хвою и строго требовала, чтобы мы выпивали перед уроками этот горький отвар, так не похожий на витамин.

Однажды, все в ту же тяжкую пору, Аполлинария Николаевна встретила на улице почтальоншу, свою бывшую ученицу. Та плакала: ей выпала доля нести похоронку матери своего бывшего одноклассника. Учительница похоронку отняла, велела почтальонше молчать, полгода ходила к матери погибшего, больной женщине, и уж только тогда отдала скорбное известие, приняв на себя боль матери, вместе с ней разделив ее тоску и печаль.

Нынешним декабрем исполняется сто лет со дня рождения моей дорогой Аполлинарии Николаевны. Она не дожила до этого юбилея всего трех лет, а проработала в школе целых шесть десятилетий – целую человеческую жизнь! Я испытываю чувство успокоения, что за полгода до ее смерти побывал у своей учительницы. По странному велению судьбы, когда я подходил к ее дому, погас свет, и я увидел Аполлинарию Николаевну при пламени свечки, как тридцать с лишним лет назад. Представьте мое потрясение, мою бесконечную благодарность: не видев меня три десятилетия, моя учительница узнала меня, одного из тысяч своих учеников.

Мы часто и справедливо вспоминаем Антона Семеновича Макаренко и Василия Александровича Сухомлинского – двух истинно прекрасных педагогов. Но разве могла бы наша страна добиться стольких побед, разве могла бы она быть такой прекрасной, если бы не сотни, не тысячи великих учителей, живущих в негромких городках и весях, если бы не их великое подвижничество, которое в лучших своих образцах сродни самоотреченности, самоотверженности, мужеству, героизму!

Низкий поклон вам, дорогие учителя, вам, лучшие из лучших, чьи лица в ряду самых дорогих и самых памятных проносит сквозь жизнь до смертного часа каждый советский человек.

Именами таких людей, как моя Аполлинария Николаевна, надо называть школы, где они учительствовали, улицы, площади, их именами надо освящать путь молодых учителей, побуждать их совесть, не забывать, а, напротив, всячески беречь яркие звезды учительской человечности.

Еще об одном человеке не могу не сказать здесь. Это Андрей Миронович Ронжин, Герой Социалистического Труда, председатель колхоза «Искра», Кировской области. В этом колхозе редкая для Нечерноземья картина: молодежь оттуда не уезжает, напротив, существует даже конкурс желающих поступить в колхоз. Причин тому немало, а одна из них вот какая: председатель интересуется и занимается делом, казалось бы, для председателя несерьезным: юношеской любовью.

Пока наша педагогика спорит, можно ли серьезно влюбиться в десятом классе, Андрей Миронович, шагая не от теории, а от практики, приглядывается к юным парочкам, а хорошенько приглядевшись, находит время и с парнишкой и с девчонкой сердечно и деликатно поговорить, сказав при этом, что любовь, конечно, понятие вроде бы и неземное, но все же лучше, если случится она на родной земле, в родном колхозе, ведь здесь, всем известно, есть добрая работа и дом потом дадут, и почет, и слава, и всяческое уважение плюс нескучная жизнь, которой славится хозяйство, имеющее лучшие в области ансамбль песни и пляски, спортивную базу, музей и много еще хорошего и важного для человеческой жизни.

Посмеиваясь, Андрей Миронович сказал мне: «Чего хорошего, если девушку или парня уведут на сторону, вот есть такой термин – оборотка, севооборот по-научному, заранее решаем, что по чему сеять, так и в школе – деликатно, конечно, аккуратно, но постоянно занимаемся мы обороткой!»

Не знаю, как оценит это педагогика, но сердечность такого чрезвычайно тонкого дела, человеческую мудрость хозяйственника, которому есть дело до школьной, а говоря точнее, до первой любви, уважение и серьезное отношение к ней прекрасны!

Сердечна жизнь Аполлинарии Николаевны, сердечны дела Андрея Мироновича. Не в этом ли слове «сердечность» и должно быть наше общее отношение к школе или профессиональному училищу. Ко всему, что происходит там – от забот малых до самых великих?

Убежден, что именно так. Убежден, что школа начинается с сердца – и не только учительского, но и родительского, соседского, с сердца просто прохожего человека – с человеческого сердца.

Там, где сердце служит отроку, служит нашей общей идее – воспитать доброго, чистого, честного, работящего, мужественного, наконец, геройского человека, там всегда удача, всегда успех, всегда понимание и самоотверженность. Но там, где сердце бьется ровнее, смиряясь с формализмом, душевной черствостью, правом власти старшего человека над младшим, независимо от того, прав или не прав этот старший, дело становится худо, и растущему человеку наносится неизмеримый урон.

«Подготовка подрастающего поколения к жизни – общенародное дело». Это кредо, сформулированное в приветствии ЦК КПСС, Президиума Верховного Совета и Совета Министров СССР Всесоюзному съезду учителей, должно быть правилом всей нашей жизни, правилом, касающимся не только школы, не только комсомола, но и завода, но и научного учреждения, но и деятеля культуры и искусства.

Только тогда, когда сердце и жизнь прекрасной учительницы, замечательного предколхоза сольются в своих заботах о детях, о школьниках, о подростках с сердцами рабочего, академика, поэта, только тогда дело воспитания станет общенародным делом.

И здесь мне с особой заботой хочется сказать о литературе и искусстве, об их месте и роли в той цепи сердечного отношения к растущему человеку.

Советская литература для детей и юношества, как и весь огромный мир социалистической культуры, велика, многообразна и достойна великого народа, которому она служит. Но как истинно тревожит нас, вызывает протест дурной человек, по воле обстоятельств или случая ставший учителем, так тревожит и вызывает протест литератор-халтурщик, штукарь, драмодел, ловко умеющий создавать фальшивые ценности, а еще более – умелец, специализирующийся на актуальной теме, на важной идее, имитатор, работающий под истинный талант.

К сожалению, надо признать, что настоящий бриллиант, вызывая зависть подражателей, рождает племя «ювелиров», специализирующихся на огранке стекла и выдающих свои мнимые ценности за истинное искусство. И здесь следует особо сказать вот о чем.

Если взрослый читатель – пусть и не всякий – все-таки способен разобраться в истинных ценностях, то ребенок, подросток может равно восторгаться и подлинным бриллиантом и его подделкой. Мишура опасна для юного возраста, во-первых, внешней похожестью на настоящее, а во-вторых, воспитанием лжеуважения или снисходительности к дурному, которое может властвовать человеком до седых волос, создавая того самого массового потребителя литературного ширпотреба, который уже появился на Западе и которого мы что так естественно, не хотели бы воспитать у себя.

Если нравственна хорошая литература и безнравственна плохая, если эти категории особенно важны для незащищенной опытом юной души, то в самую пору сказать теперь о том, что нравственность, ее фундамент закладываются именно в детстве.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.