Варсанофьев вскинул брови и ничего не сказал, похоже, до него просто не дошло. Мальчик опять вздохнул.
— У вас Клим только умер, а глаза у него запавшие и веки белые.
— Все так.
— Нет, вначале глаза у покойника выпуклые, веки лилово-смуглые, темнее остального лица.
— Ну, это, братец... – учитель вовремя поправился, – братец вы мой Ванечка, фантазии! Покойник покойнику рознь. У одного так, у другого иначе.
— Да нет же! – упрямо сказал мальчик. – Глаза не сразу западают, и веки темные. Еще там сказано, что головка у ласточки черная. А она сине-черная. И расквашенный дождями чернозем синий, а не угольно-черный.
— Это, Ванечка, вам все синит! На то и чернозем, чтоб черным быть, иначе бы синеземом назывался.
— Орест Михайлович, вы, правда, не видите, что черноземная грязь иссиня-черная? – И словно бы жалостливое удивление пробилось в его голосе.
— Нельзя видеть то, чего нет, – сухо сказал учитель. – Придумки, Ванечка, игра ума.
Федосьевна внесла ключом кипящий самовар. Поставила на поднос, да неловко – из-под неплотной крышки плеснуло крутым кипятком и чуть не обварило руку учителю, хотевшему помочь старушке.
– Экая неловкая! – сказал он в сердцах. – Вот уж верно: до старости дожила, а ума не нажила.
Ворча, Федосьевна удалилась.
— Зря вы ее так, Орест Михайлович, – морщась, сказал Ванечка. – Она же почти слепая.
— Слепая?!
— У нее левый зрачок будто белком испачкан, а правый вовсе заплыл.
Варсанофьеву вспомнились многочисленные и почти необъяснимые неловкости и промашки старой Федосьевны, за что ее ругательски ругала хозяйка, грозя уволить, и понял с покорной грустью, что маленький страшноватый наблюдатель опять прав. И сразу перекинулся мосток: небось, и у ласточки головка черно-синяя, и синеет жирная черноземная грязь, и подрубленное дерево макушкой валится. И если с такой вот позиции пересмотреть его рассказ, то что от него останется?.. В комнате совсем посмерклось. Учитель зажег лампу, и прозрачная лиловость за окнами сразу сменилась тьмой. Он налил Ванечке чая, подвинул сахар, тарелку с бубликами.
– Угощайтесь.
Тот погрел ладони о горячий стакан, насыпал сахару, размешал, попробовал, разломил бублик, понюхал свежее тесто, и все это с таким вкусом и смаком, что зависть брала. Материальный мир был ему желанен во всех проявлениях, воздействующих на пять человеческих чувств, и, несомненно, он получал о нем больше сведений, чем другой человек, но ведь это не главное, это низменное, и беден тот, кто лишь чувственно воспринимает действительность. Варсанофьев в таком духе и высказался, но мальчишка никак на это рассуждение не отозвался. Теперь пришел его черед не понимать собеседника. И, уже злясь, учитель спросил:
– А вам от товарищей не попадало?
– За что?
В 10-м номере читайте об одном из самых популярных исполнителей первой половины XX века Александре Николаевиче Вертинском, о трагической судьбе Анны Гавриловны Бестужевой-Рюминой - блестящей красавицы двора Елизаветы Петровны, о жизни и творчестве писателя Лазаря Иосифовича Гинзбурга, которого мы все знаем как Лазаря Лагина, автора «Старика Хоттабыча», новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.