Мы сидели в домике егеря, пили горячий, круто заваренный чай из разнокалиберных эмалированных кружек. Компания собралась случайная. Под крышу нас загнал обложной дождь, начавшийся через два часа после рассвета. Пришлось смотать удочки и покинуть прикормленные с вечера места. Было утро субботы, каждый надеялся еще наверстать упущенное. Пережидали.

— После дождя клев лучше будет, – неуверенно и с надеждой произнес Игорь Леонидович, пожилой грузный мужчина в очках.

— Это как закон, – подхватил Генка, быстроглазый непоседливый парнишка лет пятнадцати. – Прошлый раз у меня после дождя такой карп взял, что леска не выдержала. Только голова над водой показалась. Килограмма два, наверное, рыбина.

— Ты и взвесить успел? – насмешливо спросил Федор Афанасьевич, егерь, которого благодаря сравнительно моложавому виду звали просто Федей.

— Не взвешивал, но видел. Во какой поросенок. – Генка широко развел руки. – Если не верите, могу дать честное комсомольское...

— Гена, – оборвал его отец – Виктор Николаевич, седоволосый и по-юношески стройный мужчина, – сколько раз я тебе говорил: нельзя на каждом шагу давать комсомольское слово.

— А что делать, если не верят?

— Это ты из чего заключил? – улыбнулся Федя.

— Да вы сами начали. Насчет веса...

— Надо рассказывать так, чтобы верили, – сказал Виктор Николаевич. – Вить себя в грудь при этом вовсе не обязательно. Тем более подтверждать истинность рассказа комсомольским словом. Ведь это слово равнозначно клятве. А разве допустимо давать клятву по пустякам?

— Даже по значительному поводу иногда тоже лучше воздержаться, – тихо заметил Игорь Леонидович, до этой поры почти не принимавший участия в разговоре.

— Это почему же? – живо откликнулся Виктор Николаевич. – В особых случаях клятвы необходимы. Они подчеркивают торжественность момента, важность предстоящего дела. Бойцы, например, приносят присягу, выпускники мединститутов дают клятву Гиппократа. На многих предприятиях при посвящении в рабочие сейчас узаконен ритуал торжественной клятвы. Он нужен, он как бы обязывает достойно пройти по жизни.

— Я не об этом... – протянул Игорь Леонидович. – Больше тридцати лет назад я дал честное комсомольское, которого и сейчас не могу себе простить. Хотите расскажу?

Мы приготовились слушать.

– В молодости я был не такой тюфяк, как сейчас, – начал Игорь Леонидович. – Я легко вырывал двухпудовую гирю, по многу раз подтягивался на перекладине, прыгал в длину под шесть метров, на лыжах за мной не многие могли удержаться. Учился на «отлично», к тому же был заядлым общественником. За это, видно, меня и избирали комсомольским секретарем школы... Стать полярниками мы с Сергеем Ложкиным, другом детства и одноклассником, решили твердо. Перечитали всю литературу о полярных путешествиях, которую только смог ли достать. Готовясь к нелегким испытаниям в будущем, тренировали ум, волю и тело. Конечно же, хоть однажды данное обещание было для нас законом. Честное комсомольское считалось святыней. Так, кстати, к нему относилась вся школа. Человек, нарушивший комсомольское слово, казался недостойным человеческого звания. Я говорю это не для того, чтобы похвастаться, – Игорь Леонидович сделал едва заметную паузу, видимо, в поисках нужных слов, – просто хочу подчеркнуть прямолинейность своего поведения и категоричность суждений в тот период. Не знаю, стали бы мы полярниками или нет. Думаю, что стали бы. Цель представляли довольно точно и шли к ней серьезно, настойчиво. Но, сами понимаете, война с нашими целями не посчиталась. Получилось так, что осенью 1942 года мы с Сергеем оказались в одном партизанском отряде. Было нам тогда по семнадцать... Во время очередного выхода в районный центр за продуктами меня схватили полицаи. Не найди они у меня двух гранат, все бы, наверное, обошлось. Привели меня в управу, втолкнули в кабинет начальника. Я глянул – словно током меня ударило. За столом сидел Михаил Филиппович Горошко, наш бывший школьный преподаватель истории.

– О-о, Игорь! Вижу, что не напрасно ставил тебе пятерки. Пошла наука впрок.

Меня просто дрожь охватила от ярости. Вот ведь как переворачиваются люди!

А он, видно, заметил, как я подобрался.

– Юному барсу не нравится в клетке, – смеется, – ничего не поделаешь. Вынужден преподать тебе еще один урок. Диктатура пролетариата имеет и обратную сторону. Вы хотели уничтожить нас. Не получилось. Теперь мы уничтожим вас. Исторически это справедливо. Не так ли?

Потом он спрашивал про гранаты, про партизан. Конечно нее, я и не думал признаваться, что хоть как-то связан с ними. Но закончил Горошко неожиданным предложением:

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.