Выход любого мексиканского спортсмена, как бы он ни был плох, оглашался воем трибун, и казалось, никакая цивилизация, уж не говоря о древнейшей, не коснулась этой земли. Тренировки мексиканских прыгунов в воду проходили в бассейне, полном зрителей. Криками восторга встречался любой прыжок, даже если, по законам холодной логики, его следовало освистать. Но вместо свиста — скандирование «Мехико, га-гага!» и чуть ли не пение гимна...
В этом отношении вклад мексиканской публики в общий националистический угар, который все больше и больше охватывает игры и подогревается у малых стран, стремящихся к большим победам, нельзя назвать добрым вкладом.
Я был на всех последних олимпиадах, но никогда мне не доводилось видеть столь нетактичной, неуважительной к спортсмену публики. Когда огромный первоклассный зал встает и в двадцать пять тысяч глоток и двадцать пять тысяч пар сапожищ начинает сотрясать воздух и стены, мешая баскетболисту выполнить штрафной бросок по корзине, при любой натяжке такого зрителя нельзя назвать культурным.
И это было обидно видеть. Обидно потому, что мне довелось быть в мексиканской деревне, живущей в непостижимо для нас трудных условиях, живущей бедно, трудно и гордо, живущей практически только одним уважением крестьян друг к другу, поскольку маис бывает редким гостем в доме. Откуда же берется вся эта грубость в той, казалось бы, культурной части народа, материально обеспеченной, интеллигентной?!
...Однажды вечером в интернациональном клубе олимпийской деревни показывался известный фильм о Токийской олимпиаде. И как-то по-новому, удивительно трогательной, удивительно человечной показалась мне небольшая сценка из него.
Марафонский бег. Спортсмен опускается от усталости на асфальт возле каната, ограждающего трассу. Он отказался от борьбы. Он сделал все, что мог. И вот к нему тянутся руки японцев, боящихся переступить через вполне условное ограждение, но тем не менее не могущих отказать себе в удовольствии помочь человеку. Старик японец вытирает платком пот с лица у марафонца. Чьи-то дрожащие руки поспешно развинчивают миниатюрный термос, чтобы согреть его горячим чаем. А две пары старушечьих рук большими веерами-бабочками гонят воздух к жадным легким измученного бегуна. Словно это их сын упал в бою...
В эти мгновения в моих ушах, помимо моей воли, вновь, как отголосок варварства, зазвучал звериный рев толпы, мешающей баскетболисту выполнить штрафной бросок по корзине...
Не знаю, может быть, я не прав и слишком строг в своей претензии к мексиканцам. Но мне кажется, если не остановить этой зрительской тенденции, то спорт из эстетического зрелища превратится в кровавый аттракцион с руки боям древних римских гладиаторов. Вместо того чтобы служить громоотводом для страстей человеческих, он станет воспитателем самых низменных, националистических инстинктов. Зачем нужен такой спорт? Кому он нужен?
Прости мне, Мехико, эти горькие слова в твой адрес. Но я думаю, что хозяйственные заботы твои, беды твоего народа, трудная жизнь его заслонили для тебя настоящую, большую правду жизни, правду дружбы, правду интернационализма, правду честного соперничества. И я не могу удержаться от вздоха:
«Эх, Мехико, Мехико...»
В 10-м номере читайте об одном из самых популярных исполнителей первой половины XX века Александре Николаевиче Вертинском, о трагической судьбе Анны Гавриловны Бестужевой-Рюминой - блестящей красавицы двора Елизаветы Петровны, о жизни и творчестве писателя Лазаря Иосифовича Гинзбурга, которого мы все знаем как Лазаря Лагина, автора «Старика Хоттабыча», новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Несколько интервью с учеными института кибернетики академии наук УССР о роли молодого ученого в молодой науке
Роман