Золото ацтеков оказалось чрезвычайно тяжелым для нас. Мы недосчитались многих наград, на которые надеялись, хотя мы получили серебра больше, чем американцы. А это значит, что во многих случаях нам не хватило чуть-чуть до золота высшей пробы.

Как бы ни складывался для нас медальный баланс, однако следует признать, что даже многие из советских спортсменов, кто остался вообще без олимпийской награды, выступили на «отлично». Они выступили тан, как могли, как были готовы, как их готовили. Но невозможно сделать в считанные минуты и тем более секунды борьбы то, на что другие соперники затратили годы.

А опыт Мексиканских игр показал, что все основные соперники готовились на результат, не повторяющий или превышающий мировой, как это делали наши, а готовились на высшее достижение, оптимальное для данного атлета. Отсюда и сенсации. Боб Бимон сразу на 55 сантиметров превышает мировой рекорд по прыжкам в длину. Маргарит Гуммель сразу на 102 сантиметра улучшает свой же мировой рекорд. Отсюда Томми Смит заканчивает дистанцию в 200 метров с поднятыми руками, что стоит ему по меньшей мере три десятых секунды, и все же две десятых он сбрасывает с высшего мирового достижения. Наши неудачи на Мексиканских играх были обусловлены еще четыре года назад, когда мы не сделали соответствующих выводов из Токийской олимпиады. И корни этих ошибок в нежелании называть вещи своими именами, в приблизительном представлении о сопернике, в отсутствии той информации, без которой немыслимы сами понятия «система» и «культура».

Каждые новые игры удивляют нас неожиданностями. Таковым для нас явилось признание Гамуди: «Я тренировался четыре часа каждый день на протяжении четырех лет и не пропустил ни одной минуты». Таковым является профессиональный контракт на 100 тысяч долларов, который лежал у американского боксера-тяжеловеса

Джорджа Форемана во внутреннем кармане его олимпийского пиджака. Один из пунктов контракта гласил: «подписывается после получения золотой олимпийской медали». Что Фореман и проделал в раздевалке, сойдя с олимпийского пьедестала.

В Мельбурне и Риме мы удивляли мир. Теперь приходится все чаще удивляться нам. Нельзя ли вернуться к прежнему? Пусть мир учится у нас — нам не жалко. Но для того, чтобы учить, нужно постоянно учиться самому. И уж не такими смешными в свете этого положения кажутся сегодня японские представители с кинокамерами, снимающие на пленку все, вплоть до того, как в столовой работает ножом и вилкой сильнейший человек планеты Леонид Жаботинский.

Право выхода на плот

Говорят, «психология в спорте» — досужая выдумка бездельников от науки. Готов согласиться с этим резким суждением некоторых нигилистов, но предварительно рассказав историю трех предолимпийских недель, которые прожили два советских гребца-«одиночника» — Вячеслав Иванов и Виктор Мельнинов.

Итак, в связи с переменой временного и высотного режима профессор Николай Озолин считал уже немалым успехом, если спортсмен хорошо спит. Но как заснешь в том случае, если к двум факторам физическим прибавляется еще и третий, чисто психологический. Скажем, мысль о том, что один из вас лишний, когда, подобно дамоклову мечу, висит над вами: «Кому-то суждено проиграть олимпийское золото, даже не выйдя на старт предварительного заезда?»

Они тренировались вдвоем на самых дальних друг от друга водах. Прославленный трехкратный олимпийский чемпион и талантливый двадцатишестилетний спортсмен, выигравший у именитого соперника в этом олимпийском году практически все встречи.

У каждого тренера есть свое мнение... Евгений Самсонов и не скрывал, что он за Иванова. Может быть, в этом решении аккумулировалось все: и уважение к ветерану, которому он желал совершить неповторимый подвиг и завоевать четвертую золотую награду подряд, и вера в умение Иванова собираться и получать золото, попадая в финал из утешительного заезда... Но от этого не было легче ни Мельнинову, ни Иванову. Кого поставят в команду? И руководству делегации требовалось недюжинное мужество, чтобы решить эту проблему. Решить — значит отнять у одного из спортсменов все, к чему он готовился долгие четыре года. А если второй заболеет или перегорит, значит, из двух надежд не оправдается ни одна...

Так в современном спорте рождаются задачи, о существовании которых даже не подозревают зрители, но задачи, которые влияют на спортивные результаты отнюдь не меньше, чем самочувствие спортсмена.

В ритуале награждения гребцов есть весьма трогательный момент — олимпийский чемпион получает право выхода на плот. Другие призеры награждаются медалями, не выходя из лодок. Это право выйти на «землю», размять затекшие, усталые йоги, разогнуться, встать лицом к лицу с многотысячной толпой на трибунах в Мехико оплачивалось не просто физическим усилием, а ценой собственной жизни.

Современный спорт вообще связан с чудовищными перегрузками человеческого организма. Чтобы одержать победу в столь серьезном состязании, как Олимпийские игры, надо едва ли не преодолеть болевой рубеж, коснуться осязаемого в настоящее время потолка физических нагрузок.

Проведение соревнований на высоте Мехико, на мой взгляд, если и не явилось почти преступлением со стороны организаторов и тех, кто дал согласие провести олимпийский форум в подобных условиях, то по крайней мере не было обусловлено сколько-нибудь важными соображениями. Кислород оказался самым популярным газом в Мехико. Его давали всем: и борцам, терявшим сознание после схватки, и бегунам, падавшим как во время долгой марафонской дистанции, так и спринтерам, валившимся, подобно карточным домикам, сразу же после финишной линии. Голубой изящный баллончик с кислородом был самым ходким медицинским инструментом во время состязаний гребцов...

О них особый сказ. Предварительные заезды «академиков» скорее напоминали битву при Вердене, чем спортивный поединок. Из шести лодок до финиша добиралось нередко лишь три. А из финишировавших экипажей половину гребцов перегружали в катера, которые с бешеной скоростью мчали их к специальному блоку, где уколы, тот же кислород, и кардиографический контроль нередко лишь через полчаса возвращали человека в сознание.

Советская «двойка» без рулевого еще в двухстах метрах до финиша казалась неоспоримым победителем заезда. По силе гребка нашим не было равных. Но когда соперники стали их доставать, наши ребята прибавили еще...

Вдруг, словно в шестеренки прекрасно отрегулированной тонкой машины какой-то шалун бросил горсть крупнозернистого песка, гребцы задергались не в унисон.

Загребной Антанас Григас вдруг закачался. Потом два неверных гребка, и удар веслом по поверхности. Когда осели брызги, зрители увидели безжизненное тело Григаса, рухнувшего в лодке навзничь. «Двойка», будто подраненная птица, стала почти поперек канала. И медицинский катер с самыми популярными в тот день на воде людьми в белых халатах подлетел к лодке. Напарник Григаса сидел тяжело дыша, понурив голову и не глядя на безжизненное тело партнера. В лодку сел тренер и отбуксовал ее к эллингу. А носилки с Григасом поставили на каменную стенку канала, под флаги наций, которые висели, не шелохнувшись, будто боясь потревожить упавшего. И никто не хотел верить, что беспомощное тело принадлежит человеку, который, по данным нашей медицины, лучше всех перенес высокогорье, как лань, бегал по горам в подготовительный период.

И были десятки подобных Григасу. Гребец из швейцарской четверки еще оставался в госпитале, когда после закрытия игр разъезжались по домам олимпийцы. Мельников после своего заезда был доставлен в медпункт в тяжелом состоянии... Наша «восьмерка» лежала пластом после предварительного заезда. Французы в «двойке» с рулевым просто бросили грести на половине дистанции.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.