Тульский порог

Помню, как однажды Жаворонков вышел из машины и направился навстречу группе отступавших через город солдат. Многие были ранены, вел их седой старшина. «Стойте, – сказал им Жаворонков, – я секретарь обкома. Приказываю от имени партии: «Раненые – на перевязку. Остальные будут драться». Солдаты остановились, оправились, подняли головы. Вперед вышел старшина.

– Есть, товарищ секретарь обкома. – И, оглядев своих солдат, добавил: – Драться будут все.

Выступая на активе, Василий Гаврилович был предельно конкретен. Он обрисовал обстановку и изложил задачи, решение которых обком считал первоочередным. В те дни это было для всех равносильно боевому приказу. В резолюции, принятой участниками актива, были такие слова: «Мы, большевики Тулы, заверяем Центральный Комитет ВКП(б), что все, как один, с оружием в руках будем драться до последней капли крови за нашу Родину, за наш любимый город и никогда не отдадим Тулу врагу».

Для всех защитников города те дни в октябре спрессовались в один ком часов и минут, не разделенный на ночи, дни, сутки. Обком, горком, райкомы партии и комсомола были переведены на казарменное положение. Спали урывками, не раздеваясь. Работали ночами.

23 октября городской комитет обороны принял решение объединить истребительные батальоны и отряды народного ополчения в тульский Рабочий полк. Формирование его было начато немедленно.

Рабочий полк. Гордость, слава и надежда Тулы. Все пятьдесят дней битвы полк был ядром обороны города. Потомки тех, кто отстаивал город от кочевников, сражался в отрядах Болотникова, преграждал путь мамонтовцам. Коммунисты и комсомольцы, оружейники и патронщики, металлурги и шахтеры, строители и железнодорожники, они встали в военный строй и дали солдатскую клятву умереть, но не сдать город врагу.

Внешне они мало напоминали солдат. Обмундирование им не полагалось. На иных была замасленная телогрейка, на других драповое выходное пальто, на ногах сапоги с галошами или ботинки. Да и вооружение их было разным, тут и трехлинейки, и громоздкие трофейные «ребели», и наганы. У кого на поясе висели настоящие фанаты, у кого самодельные, у кого карманы оттопыривали бутылки с горючей смесью. Но они были солдатами в самом высоком смысле этого слова, их ряды спаяли железная дисциплина, ненависть к врагу, долг перед Родиной.

В последних числах октября 24-й танковый корпус Гудериана, усиленный пехотным полком «Великая Германия», подошел к Туле вплотную. Город обороняли Рабочий полк, 732-й отдельный зенитный полк ПВО, 156-й полк войск НКВД. Всё, других частей в Туле в тот момент не было. Их ждали, Ставка обещала помощь. Но в те дни рассчитывать можно было только на наличные силы. Городской комитет обороны принял решение установить зенитные орудия в боевых порядках частей и на основных магистралях для ведения огня по танкам. Все понимали, что это рискованно – оставлять неприкрытым небо над Тулой, но главной опасностью были тогда танки. Южную окраину города, оседлав Орловское шоссе, оборонял 156-й полк НКВД, уже закаленный в боях. Его штаб расположился в полуподвале механического института, фасадом выходившего на шоссе. Правым плечом к нему примкнули позиции Рабочего полка, протянувшиеся до Воронежского шоссе.

Если октябрь был самым тяжелым месяцем осени, то самым тяжелым днем его стало для защитников города 30 октября. Гитлеровское командование, не считаясь с потерями, бросало в бой все новые и новые части. В ночь с 29-го на 30-е бронированный кулак из трех танковых дивизий и моторизованных частей изготовился раздавить, смешать с землей позиции туляков. Разведка Гудериана докладывала, что русские даже не удосужились заминировать поля перед линией своей обороны и не успели закончить противотанковый ров. Да, «не удосужились», потому что мин не было, а на ров не хватило времени.

Утром 30 октября Тула приняла бой.

Вдоль Орловского и Воронежского шоссе к городу рванулись 50 вражеских танков – первая волна.

Ни тогда, ни тем более сейчас не удалось бы воспроизвести в точности тот день минута за минутой. Потому что уже в тот день не стало многих из тех, кто мог бы потом рассказать о нем. Потому что невозможно воспроизвести все мысли и поступки людей в бою вообще. Потому что никакой мерой не измерить их боль от ран и потерь, их радость при виде поверженного врага, их готовность умереть за Родину. Бой – это бой.

Но есть другие, привычные нам категории измерения боя. Сколько было отдано врагу территории? Город не уступил ни пяди! Сколько было отбито вражеских атак? Основных – четыре! Сколько враг потерял техники и людей? Перед позициями туляков горело больше трех десятков танков, трупы вражеских солдат в точности счесть было невозможно! По приблизительным подсчетам, около двух батальонов. Сколько мин и снарядов обрушилось на защитников города? Как минимум – три на каждого бойца. Каковы были наши потери? Были и они.

Смертью храбрых пал комиссар Рабочего полка шахтостроитель Г. А. Агеев. Свинец сразил его, когда комиссар выносил из-под огня раненого бойца. Был убит лейтенант Григорий Волнянский. Но огневой взвод зениток (всего два орудия), которым командовал бесстрашный комсомолец, уничтожил 13 гитлеровских танков.

Враг был ошеломлен упорством и мужеством защитников города. Впоследствии Гудериан так писал о неудавшемся штурме Тулы: «Попытка захватить город с ходу натолкнулась на сильную противотанковую и противовоздушную оборону и окончилась провалом, причем мы понесли значительные потери в танках и офицерском составе».

Да, хваленый бронированный кулак оказался бессилен перед мужеством патриотов. Танки утюжили позиции и шли вперед. Но из расплющенных окопов поднимались люди в ватниках и драповых пальто и забрасывали танки бутылками с горючей смесью. Артиллерия врага сжигала и кромсала, казалось бы, каждый метр земли позиций советских зенитчиков, а оттуда вновь и вновь несся навстречу танкам смертоносный металл. Казалось, сама тульская земля вместо каждого убитого в бою рождала нового воина, бесстрашного, закаленного, беспощадного.

Так было все пятьдесят дней и ночей. Час за часом. Вот что вспоминает ветеран обороны города, бывший мастер доменного цеха научно-производственного объединения «Тулачермет» Петр Георгиевич Борисов:

– 29 октября на позиции Рабочего полка приехал Василий Гаврилович Жаворонков. Наш взвод оборонял южную окраину Рогожинского поселка. Зашел секретарь обкома и к нам. Он осмотрел оружие, окопы. Кто-то спросил Жаворонкова, что будет, если танки прорвутся в город. Не задумываясь, тот ответил: «Будем драться на улицах, Тулу не отдадим ни при каких условиях».

Нам эти слова запомнились крепко. Ну, а потом – бой. Отсекали ружейным огнем немцев от техники, жгли танки, словом – воевали как умели. У каждого из нас за спиной были дом, семья, завод, улица, к которым привык с детства. У меня к тому времени было уже пятеро детей, мал мала меньше, все оставались в Туле, в нескольких кварталах от того места, где мы держали оборону. Доходило и до рукопашной, дрались штыковыми лопатами, голыми руками. А как они снова лезть начинают, припадешь к земле, думаешь: «Матушка родимая, дай силы».

Через неделю нас перебросили на другой участок, из Рогожина-то мы немцев уже выбили, пошли на Калугу. В декабре меня ранило, после госпиталя вернулся в Тулу. Работал, надо было фронту помогать. Ну, а мой Рабочий полк пошел дальше, до самого Кенигсберга.