...Возвращались поздно ночью. Грязные, с опаленными бровями и ресницами, напоенные впечатлением почти кинематографического случая.
Димка — а он был с нами на пожаре — до утра рассказывал ребятам о подробностях. Рассказывал, как всегда, мастерски. Думаю, что не последний раз записываю его рассказ.
«Я-то не думал, что это пожар. Ну, машина пылит, а может, смерч. А тут прилетает аксакал: «Выручайте, ребята, горит степь...» Без слов садимся в машину. И девчонки наши тут как тут. Мы кричим: вылезайте, мол, отвечать потом за вас. Куда там — даже обижаются. И торопят: «Скорее вы, герои, не теряйте времени». Рядом со мной Люда Алексеева. Ну знаете ее, учетчица... Не хотела она в учетчицы идти, отрываться от бригады. Я тогда допекал ее: «Чего ж ты, Люда, отказываешься? Работа вроде не пыльная, опять же персональный автомобиль-чин каждое утро». Она отшучивалась: «Там платят мало, а я на шубку хочу заработать».
И вот теперь, хотя и не время, интересуюсь: «Ну как, Люда, шубка? На треть уже заработала?» Молчит, словно не слышит. А тут шкура овечья — в кузове их с десяток, огонь тушить. Я говорю: «Слушай, Люда, ты не печалься. Пожар потушим, заберем эти шкуры. Черные нитки у меня есть...» Она ко мне поворачивается, на глазах слезы, должно быть, от ветра. «Стыдно, — говорит, — Вадим, а еще комсомолец». Ребята за рукав меня дергают: «Кончай, Вадька, совсем уж ты»»
Километров за пять до пожарища запахло печеной картошкой. Я ремень подтянул: не ужинал. Ребята носами поводят, в глазах тревога. Не скажу, что у меня ее не было. Другое дело, если б каждый день мы пожар тушили. Да еще такой! Идет веером огонь, а сзади черная степь. Спрыгнули мы с машины — кто с телогрейкой, кто с овечьей шкурой. Колотим огонь, а он под подошвы забирается. Колочу изо всех сил. Рядом Людна прутьями орудует. Я ей кричу: «Ты что, ковры в московской квартире выбиваешь? Иди, покажу, как душить его, проклятого». Она ко мне поворачивается, на глазах слезы, на этот раз точно от дыма: «Учитель выискался! Смотри, слева огонь обходит».
Пожар мы потушили. По крайней мере огня нигде не видно. Жертв, докладываю, не было. Валерка, правда, пиджак прожег, а у моего кеда подошва расплавилась...»
Продолжали рыть котлован под фундамент зерносклада. На этом объекте занят 41 человек. Зерносклад, как и другие новые объекты, возводится на отшибе, в северной части совхозного поселка. Почва здесь четвертой категории, каменистая, лежалая, с трудом поддается ударам лома.
Лопата — совершенно излишний инструмент. Ее можно использовать разве только для откидывания почвы. Первые кубометры почвы — первые мозоли. Не спасают даже брезентовые рукавицы. Машешь ломом до кровавых ран на ладонях, и еще жара. Сегодня ни ветерка. С 14 до 18 часов невозможно носа высунуть из помещения, не говоря уже о работе. И все же люди упрямо долбят неподатливую землю.
Приехал «Беларусь» с цистерной. Беру шланг и поливаю новый участок водой. Дело пошло на лад. Земля, правда, впитывает влагу не более чем на 10 см.
Сегодня в середине дня встретил в общежитии Димку Мозжухина. По пояс голый, грязнющий — не придумаешь!
— Да понимаешь.» — Он показал мне забинтованные руки.
— Обжег? — спрашиваю.
— Не обжег, а натрудил... Никогда не интересовался, как мать замешивает тесто. Съешь пирожок, поджаренный, румяный, скажешь спасибо, и все. А вот теперь жалею.
Поставили меня «на раствор» — глину с песком мешать. Прораб объяснил толково. Слушал, не перебивая, вроде все понял. На всякий случай повторил про себя: «Глины столько-то, немного песочку и воды». Стою, мешаю раствор совковой лопатой. Не работа — одно удовольствие. А ребята камни таскают, пот с них градом. Думаю: «Нехорошо получается. Парень я здоровый, крепкий. Дай помогу, а сюда можно поставить кого-нибудь послабее».
Кричу бригадиру: «Володя, давай замену!» Подходит Володя. «Устал?» — спрашивает. «Нет, — говорю, — наоборот, хочу вам помочь». Он мне руку на плечо: «Знаешь, Вадим, брось свои штучки. Смотри-ка лучше за раствором. У тебя вон тесто крутое, а не кашица». Обидно мне стало. При чем здесь «штучки»? Ведь от чистого сердца говорил. А, ладно! Принес ведро воды. Влил его в крутое тесто. Помешал. Жиже манной каши стало!
Двое с носилками подходят. «Готово?» Пробуют раствор. Ахают, ругаются: «Не оправдал ты доверия, Вадим, зря тебя на ответственный участок поставили». «Ребята, — говорю, — дайте приноровиться». А сам рукавицу снимаю, чтоб вытереть лоб. И вдруг вижу: ладонь правой руки вся в волдырях. Ребята сменили сразу гнев на милость. Советуют: «Беги в общежитие и там — бинтом потуже».
Перевязал руки (на левой тоже было два пузырька). Вдруг из окна вижу «Клюковку» (так мы прозвали Наташку). Она на лесах стоит и важно кельмой орудует. Вся в штукатурке, чумазая. Схватил фотоаппарат. Вот это, думаю, кадр. Открыл форточку, чтобы получше приладиться. Не пойму только, каким образом раствор вдруг угодил в мою физиономию. Бросил я аппарат, побежал к зеркальцу (есть у нас такое у входа в общежитие, называется «глянь-ка на себя»). Глянул на себя — не узнаю. А Наташка уже рядом: «Извини, Вадим, не привыкла я еще к этой штукатурке. А рубашку давай выстираю».»
...Вопросы, которые были подняты штабом на летучке у директора совхоза:
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.