Трудная дорога

— А ты уж, дружочек, потерпи немного, побегай, согрейся, не сиди на месте, побегай, — говорила она. — Я скоро приеду.

— А вдруг поезд уже уйдет?

— Нет, дружочек! Он без нас не уйдет. В интернате еще тетя Глаша осталась, и повариха, и воспитательница из младшей группы, и сестра тетя Варя. Что ты! Они еще завтра только поедут.

Кеша успокоился немножко, почувствовал освобождение от назойливой и пугающей мысли, которая не давала ему тут, в овраге, покоя, и улыбнулся даже.

— Ладно, — сказал он. — Я подожду вас... Только...

— Ты мне не веришь, конечно, да? — перебила его Клавдия Васильевна. — Так вот запомни: Клавдия Васильевна не умеет врать, и если она сказала, что скоро приедет, значит, так оно и будет. Мы вместе переночуем в деревне, а потом поедем дальше.

В телеге опять что-то скрипнуло, и оттуда донесся тот же сиплый и писклявый голосок:

— Клавдия Васильевна, а кто там?

— Девочки, это Кеша Казарин. Знаете такого? Вот знайте теперь! — И она потрепала Кешу по щеке. — Это наш герой!

Рука у нее была холодная и сухая, как у всех врачей на свете, но это была удивительно ласковая рука.

Кеша, который вдруг подумал, что в телеге, наверное, те самые девчонки, которые ангиной болели, а значит, там, на соломенной подстилке, лежит, конечно, и Лариса Белякова, потому что она ведь тоже болела... Он только теперь вдруг вспомнил, что не видел ее сегодня среди проезжающих и идущих мимо детей.

— Ты бегай здесь, бегай! — говорила Клавдия Васильевна. — И махай руками, чтобы не замерзнуть. Прыгай и бегай.

И Кеша стал бегать. Он добежал до вещей и с налета бросился на мягкий полосатый тюк, а потом побежал прочь, и снова вернулся, и, остановившись, услышал, как замирали звуки уехавшей подводы.

На этот раз он поверил, что за ним приедут. И что будет впереди удивительный и неправдоподобный вечер, а потом ночь, а потом утро...

«Это наш герой!» — вспомнил он слова Клавдии Васильевны.

Кеша подпрыгивал и махал руками, как ему и велела Клавдия Васильевна, и ему даже странным казалось, что он до сих пор не догадывался этого делать.

Он прыгал словно бы во сне. Но если бы так он прыгал во сне, он давно бы уже полетел.

Председатель колхоза, полувоенный человек в гимнастерке, подпоясанной широким командирским ремнем, и усатый, как Чапаев, был как будто бы рад тому обстоятельству, что Клавдия Васильевна с детьми вынуждена была заночевать в селе. Кирпичная изба, крытая соломой, казалось, битком была набита людьми, и в этой тесной и тускло освещенной, жаркой избе были счастливы все: и хозяева и гости.

К тому времени, когда, наконец, приехал Кеша и привезли вещи, оставив их на телеге во дворе, стол уже был накрыт, и в черном чугуне, наполняя комнату душистым паром, светлела рассыпчатая и какая-то искристая, как топленое масло, горячая картошка. И настоящее русское масло стояло в глиняном горшке, и соленые лакированные огурцы с веточками укропа грудились в миске, а посреди стола кусок холодного мяса с застывшим, стеариновым жиром. И тарелки уже стояли для всех.

А когда все сели за стол, хозяйка, немолодая уже женщина с текучими, смеющимися и очень добрыми глазами, достала из настенного шкафчика графинчик с водкой и три маленьких граненых стаканчика.