Третий

Больные выписывались, на их места приходили новые. Виктору Андреевичу разрешили вставать, и он целыми часами гулял по коридору. На его вопросы о Парсекове сестры или отмалчивались, или говорили, что он лежит в другом крыле под специальным наблюдением. О Ларисе Виктор Андреевич не спрашивал, так как знал, что она там же.

Наконец наступил день, когда Владимир Федорович особенно тщательно осмотрел Барсукова и, закончив, удовлетворительно сказал:

– Так1 Ну что ж, завтра поедете домой.

Уже получив на руки все документы, Виктор Андреевич решил разыскать Ларису, чтобы проститься с ней. Ему сказали, что она в ординаторской. Подойдя к стеклянной, закрашенной белой краской двери, он тихонько постучал и, не получив ответа, осторожно нажал на ручку. В просторной, светлой комнате Лариса была одна. Она сидела спиной к двери, положив обе руки на крышку стола и уронив на них голову. Смятая докторская шапочка валялась рядом. Пышные темные волосы ее рассыпались по вздрагивающим плечам. Лариса плакала. Прикрыв дверь, Виктор Андреевич быстро подошел к ней.

– Что с вами, Лариса?

Она даже не удивилась, услышав его голос; медленно подняла к нему мокрое лицо, с минуту смотрела прямо в глаза и наконец тихо проговорила:

– Сегодня ночью,.. Геннадий... умер...

Последние слова она произнесла одними губами и снова опустила голову.

Что можно было сказать? Виктор Андреевич молча стоял рядом, медленно проводя рукой по ее волосам и плечам. Прошло несколько минут. Плечи Ларисы перестали вздрагивать, и, вытирая лицо мокрым платочком, она тихо спросила:

– Вы что-нибудь хотели мне сказать, Виктор Андреевич?

– Нет, ничего, Лариса. Я просто зашел проститься. Сегодня меня выписали.

– До свидания, Виктор Андреевич... извините...

Он вышел, осторожно ступая по ковру, и медленно прикрыл дверь.

Недели две он пробыл еще в Москве, а потом получил путевку и уехал на Кавказ, в санаторий.

Когда у человека слишком много свободного времени, он всегда начинает заниматься самоанализом, пересматривать прошлое, подвергать сомнению планы на будущее. И, слоняясь по скучным коридорам санатория, Виктор Андреевич думал, думал... И мысли его невольно все чаще и чаще возвращались к Ларисе. В тридцать четыре года он был почти одинок. Родители его давно умерли, единственный брат работал в Калининграде. Вскоре после получения диплома Барсуков как-то сумбурно сошелся с одной из лаборанток академии. По каким-то случайным и мелким причинам, которые теперь даже и нельзя было вспомнить, они вовремя не сходили в загс, а потом стало ясно, что это и не нужно. К концу третьего года их беспорядочной жизни она влюбилась в какого-то популярного футболиста, уволилась из академии, и с тех пор Виктор Андреевич ее больше не видел. Он недолго переживал этот разрыв, но навсегда затаил неприязнь к спортсменам. А оправившись окончательно, начал упорно готовиться к защите диссертации. Работа уже подходила к концу, когда ему из-за сильных болей в желудке пришлось лечь в больницу.

И вот теперь, оторванный от всякого дела, он добровольно отдавал себя во власть сомнениям, а они неизменно все настойчивее и настойчивее сводили его мысли к Ларисе. Он очень ясно представлял ее темные глаза со спрятанной где-то глубоко их общей маленькой тайной, ее гибкую, стройную фигуру, красивую, очень женственную походку. И когда наконец истек срок путевки, он садился в поезд с чувством радостного ожидания.

В Москве он без особого труда достал ее телефон. Она сразу согласилась встретиться с ним. Они долго гуляли по заснеженному городу, но когда, уже провожая ее домой, он сдержанно и неуверенно сказал, как часто и подолгу думал о ней, она как-то смущенно, совсем не к месту ответила:

– Спасибо...

И больше ничего.

Она готовилась к государственным экзаменам, свободного времени оставалось мало, и все же изредка они стали видеться. Бывали в театрах, в кино, иногда просто гуляли, говорили о его работе, об ее экзаменах, о книгах, событиях, людях.