Но чаще она, волнуясь и с глубокой грустью, рассказывала ему о Геннадии Парсекове. Виктор Андреевич сам очень тепло и живо вспоминал его и поэтому не мешал ей.

Оказалось, что Геннадию было всего двадцать четыре года, что у него в Москве есть мать и старший брат. Лариса бывала у них, да и сейчас еще иногда заходит. И все эти письма, что он получал, были не только из того кустанайского совхоза, откуда его привезли, но и из многих других мест, в основном от его старых друзей. Он с очень многими поддерживал связь.

– И вы знаете, – говорила Лариса, – почти в каждом письме к нему обращались за советом. Наверное, привыкли к этому еще в школе. И он всегда отвечал прямо, не боялся, что может получиться плохо и его будут потом винить... Если бы ему сразу сделали операцию... Но там этого сделать не могли, а когда привезли в Москву, было уже поздно.

Проходили месяцы. И наконец последний экзамен остался позади.

В вечер после вручения дипломов Виктор Андреевич с Ларисой снова долго бродили по Москве. Он спросил, решила ли она окончательно, где будет работать. Она долго шла, молча глядя себе под ноги, и потом заговорила:

– Меня направляют в ту больницу, где я проходила практику, но я не могу. Я все вспоминаю Геннадия. И я думаю... Все-таки он был какой-то иной, совсем иной, не такой, как все мы... Он знал что-то, чего другие не знают. Я поеду туда, где он был. Я хочу знать, как и чем он жил. – И почему-то виновато добавила: – Не сердитесь на меня, Виктор Андреевич.

Он слушал молча, вспоминал Парсекова и того летчика на скамейке и не мог ничего возразить ей.

Это была их последняя встреча. Когда через неделю он позвонил ей, ему ответили, что Ларисы в Москве нет.

Вернувшись домой, Виктор Андреевич решительно полез на полку. куда перед тем, как ложиться в больницу, аккуратно сложил материалы своей диссертации. Все бумаги за это время успели покрыться густой серой пылью, а между двумя картонными закладками толстой книги маленький хлопотливый паучок успел даже натянуть несколько еле заметных серебристых нитей. Виктор Андреевич щелчком сбил паучка, и от удара над книгой поднялось легкое серое облачко. С минуту он следил, как паучок суетился и торопливо прятался в корешок другой книги, облачко медленно рассеялось, и мертвое спокойствие, нарушенное его щелчком, снова восстановилось.

«Кто знает, какими еще слоями пыли покроется эта диссертация после того, как будет написана!» – с усмешкой подумал Виктор Андреевич и сунул книгу на место,

Больше он не лазил на полку, а кое-как, стараясь меньше бывать дома, дотянул до конца сессии и подал заявление об увольнении по собственнаму желанию.

На удивленные вопросы сослуживцев Виктор Андреевич отмалчивался и старался быстрее прекратить разговор.

А когда более близкий его товарищ, знавший историю с Ларисой, спросил о ней, угрюмо ответил:

– Знаешь, я много думал и понял: с кем-нибудь, кто никогда не знал Парсекова, у нее все будет просто и, может быть, даже счастливо. А мы с ней его слишком хорошо знали. Он всегда будет стоять между нами. А зачем я увольняюсь? Трудно сказать. Просто, понимаешь... – Он запнулся, подыскивая слова, и закончил: – Пыли как-то много у нас в кабинетах...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.