Человек ушел ободренный. И было видно: нервный шок поза­ди, теперь он справится. Девушка устало присела. Запав­шие глаза, побелевшие губы, измотана донельзя за эти несколько длинных дней. Секретарь Припятского горко­ма комсомола Анелия Перковская помогла десяткам напуганных, растерявшихся. Облегчая чужую беду, старалась забыть о собственной, тоже горькой. Пусть врачи научно обоснуют, как удалось продер­жаться ей трое суток без сна. Если бы просто продержаться. Работала зверски, истязая себя.

Ведь здесь, в какой- то начальственной приемной крошечного городка, куда свозили из Припяти и Ченобыля, сгусток человеческого горя, и даже воздух, ка­жется, пропитан людским страданием. Но и сгусток доб­ра. Потому что пока живут на Земле такие как Анелия, добро обязательно будет побеждать зло не только в сказках.

Снова мы в каком-то маленьком городке. Сумерки окутывали город. Стучала в окно ветка каш­тана. Рядом на площади безостановочно шумела поли­вочная машина. Наступала тишина. Заночуем? Подумаем? Всего неделя проползла со скрежетом, но сколько событий, обнадеживающих, печальных, вместили эти растянувшиеся дни  для усмирявших беду на АЭС. Год служ­бы на войне шел за два. А как отсчитывается время  в Чернобыле? Уже понимали  - эвакуированы не на месяц, не на два. В те самые первые и самые жаркие майские дни мы не раз бывали в районе АЭС. Встречались и беседовали со специалистами. Их мнение практически едино. Авария, подобная Чернобыльской, мог­ла случиться раз в миллион лет... Год 1986-й  и стал одним из этого миллиона годом.

Секрет Полишинеля: 9-го мая 1986 устроили большие начальники праздник, не только Дню Победы посвященный. Из украшенного ресторана весть расползлась по гостиничным этажам. Добралась и до чутких журналистских ушей. Боялись взрыва, но его уже не будет. Успели, засыпали, скорректировали. А то бы ох как гулять мирному смертельному атому по миру. Чуть спал напряг: пронесло. Оставалось справляться с громаднейшим, уже намертво  нанесенным уроном. 

Очень смешно вели себя иностранцы. Я этих крикунов и трусов в душе презираю. Их 15-го мая навезли в Киев в партийную гостиницу на целый этаж. Жаловались, что не пус­кают в зону, а когда, по высочайшему повелению, все же разре­шали  въехать, на честь сию одиноко отозвалась ранним утром лишь краси­вая скандинавка. Меня, как знающего языки, попросили прих­ватить ее с собой. Шведка, или уж не помню кто, держалась бодро, достойно, в зоне задавала толковые вопросы, и расстались  мы друзьями. Остальная инос­транная пишущая рать набросилась  на нее и на меня с рассп­росами. Шведка подробно отвечала, я же предлагал присоединиться к нам с Петром Положевцем завтра: в 9.00 в холле. Утром же -  снова ни единого зарубежного коллеги.

А в Киеве, назовем все своими словами, - паника, бегство, темень. Выехать из города невозможно. Билет на Москву? Нам отказали  и в ЦК комсомола, и даже в Верховном Совете. Лобановский и тот не смог мне помочь. Встретились с ним, и - Черно­быль Чернобылем, - а мы заговорили о футболе: скоро чемпио­нат мира. Валерий Васильевич напоследок с редкой для него откровенностью сообщил, что собирается в ближайшее время Киев покинуть. Что и произошло впоследствии...

А мы с Андреем Иллешем из «Известий» тоже выбираемся из ада в столицу. Нас везет с собою в купе телекомментатор Саша Крутов. Приходят проверять билеты, и всеми узнавае­мый тогда Крутов невозмутимо объясняет, кивая на нас двоих, необилеченных: «Это со мной, аппаратура». Мы почему-то едем из Киева странным кружным путем, больше суток. Но спим без вина и водки тяжелым мер­твым сном. Отец рассказывал, что так спали, ког­да вывозили с передовой, после кровавых боев в тыл.

И снова Кремль, Старая площадь, ЦК, при­емная товарища Яковлева, куда меня вызывают. Считаю своим долгом поведать секретарю ЦК правду. Готовлюсь, набираюсь смелости. Но идеолог занят, принять не может. Интеллигент­ный помощник вдруг задает вопрос: «А как проявила себя в этих условиях гражданская оборона?» А черт его знает, мне даже стыдно, что в этом чернобыльском кошмаре я как-то о такой чуши не задумывался.

Неожиданно заболел воспалением легких, долго валялся под капель­ницей. Откуда все это взялось? Редакция пожалела меня и в  1987-м отправила собственным корреспондентом во Францию, где я и провел в благодатном парижском  климате пять с лишним лет. 

А теперь я - чернобылец, ликвидатор. С трудом обменял первый билет, быстро выданный «Минатотом», ибо при обмене идиотская бюрократия потребовала предъявить мое командировочное удостоверение с отметками о въезде в чернобыльскую зону. Представляете подобное издевательство? И еще приказали, чтобы мое присутствие в зоне засвидетельствовала украинская сторона. По гроб жизни буду благодарить Владимира Ивановича Холошу и Александра Петровича Бочарова, вспомнивших настырного корреспонден­та и нотариально засвидетельствовавших  мои  мытарства  в зоне  в мае 1986-го. 

Но и на этом не закончилось. В МЧС, наделенном правом казнить и миловать, выдавать документы ликвидатора – не выдавать, мне после года мытарств посоветовали обратиться в районный собес. Я не понял: ведь все собрано, как именно вами же и требовалось. Но мне объяснили: «Вы идите, идите…» И я пошел. Районный собес - особая зона, в чем-то поспорит в бессмысленной  жестокости и с чернобыльской. Подтвердили, что все документы собраны правильно, приняли горы писанины и сообщили, чтобы позванивал: «Таких претендентов в ликвидаторы – много, а  нас – мало. Звоните через месяц, лучше через полгода».

Полгода бесполезных звонков. Обида давила. И я рассказал о мытарствах Валерию Павлиновичу Шанцеву. Первый вице-мэр Москвы был человеком поразительно работящим, знающим, суровым. Но на этот раз вечно занятый, спешащий Павлиныч спокойно выслушал своего помощника Евгения Муравьева, взял трубку. Спросил обо мне, все ли собрано правильно, нет ли в собесе каких-либо  подозрений? Услышав ответ, вдруг грозно рыкнул: «Ну, если вы так все заняты, то давайте я с ним сам  приеду, в очереди постою!»   

Через полчаса я был в собесе. Меня ждали, протащили через зароптавшую очередь: «Где же вы? У нас уже все готово. Распишитесь вот здесь. Только билет не теряйте. Один раз на всю жизнь выдается. И зачем вот так, сразу, к первому вице-мэру? Да мы бы и сами». Сами с усами. Мне было ни капельки не стыдно. Получил честно выстраданное. 

Я специально не хочу делать никаких обобщений, отказы­ваюсь от высоких слов. 836 тысяч таких же, как я, пытались ликвидировать последствия катастрофы. У многих ли из них в знакомых совестливые начальники типа Валерия Павлиновича?

Сострадание 

В 1991-м  мы дней десять колесили с собственным корреспондентом «КП» по  Беларуси  Ольгой  Егоровой на двух здоровых грузовиках с шоферами из Минска по широченным французским дорогам. Идею собрать лекарства, одежду, продукты  для  чернобыльцев  подали мои друзья Франсуа и Мари-Лоранс Форы. Не слишком мне верилось, что несколько прижимистые французы откликнутся на чужое горе.

Ошибся. Ни в одном из городов и городков мы не знали отказа. Из огромных магазинов в кузов вкатывали целые вешалки на колесиках с вещами. Аптеки отдавали нужные лекарства. Продуктов не жалели. Ночевали, на гостиницы денег не было, дома у волонтеров.

Оля Егорова радовалась больше моего. Каждое утро перед выездом она смотрела из окна, как заканчивается дождь. Это правда, во Франции дожди имеют обыкновение идти почему-то ночью, мало тревожа утром.

«Здесь даже дожди добрые», - повторяла Ольга.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.