Трагедия расточительности

А в то время пока молодые писатели «обмениваются остротами и сплетнями», их сверстники вбирают культуру, их мир расширяется. Они даже в трамвае из - за плеча соседа заглядывают в чужую газету: сегодня доменщики сдали тридцать тысяч тонн, на юге прошли дожди, Академия наук издает Ньютона.

Когда рабочий бросает станок, чтобы «затянуться» папиросой, его поведение осуждается товарищами. 420 минут полноценного труда - это и есть условие производительности.

Каким напряжением воли должен обуздать себя молодой писатель, чтобы не допускать «прогулов»! За письменным столом нельзя работать по гудку 420 минут - минута в минуту. Но все же каждому ясно, что ежедневное хождение по редакциям отнимает лучшую часть дня, опустошает мозг, размагничивает волю. Это настоящее бегство от бумаги. Можно ли оправдать его тем, что, когда приходит вдохновение... «когда глухой рев пароходной сирены доносится издали, - день ли, ночь ли - весь сонный город охватывается лихорадочным возбуждением, которое продолжается, пока пароход не отчаливает дальше».

Поэт Авросимов - способный и искренний человек. Его прямодушие не служит какой - то побочной цели. Абросимов откровенно признается, что с культурой у него плохо.

Он вырос, в отличие от большинства своих литературных сверстников, в Москве. В Черкизове у него сохранились «первые читатели» - это его друзья: два шофера, вагоновожатый, техник из распредбюро и слесарь.

За время литературной практики Абросимова черкизовские друзья в своем общем развитии перегнали поэта. Они живут подлинно культурной жизнью. Читают книги, бывают в театре. Неплохо разбираются в политике, физике, медицине.

Недавно один из шоферов растолковал поэту проблему расщепления атомного ядра. В другой раз друзья повели поэта в Музей западной живописи и, как умели, объяснили творчество Гогена, Пикассо, Матисса.

Сам Абросимов читает очень мало. Ему трудно вспомнить, что он прочитал за последний месяц. В театре он был в течение сезона пять раз, при этом два раза шел в театр по приглашению редакции «Смены».

Абросимов - не исключение. В области живописи, скульптуры молодые писатели не имеют своего вкуса, своих мнений. Любопытства в них не пробуждают даже газеты. Газеты, в частности «Литературная», дают как бы полуфабрикат знания - общие сведения о предмете. Но ведь этого вполне достаточно лишь для того, чтобы не смутиться в литературной болтовне! Чтение передоверяется рецензенту. О замечательном романе Ильина «Большой конвейер» слышал каждый. Но никто из восьми товарищей, с которыми я беседовал, не читал этого романа, хотя он издан в «Роман - газете» и продается во всех газетных киосках.

Никто не ищет романа Эренбурга «День второй», хотя многие с увлечением следили за резкой полемикой о романе на страницах центральных газет.

Последние театральные постановки сезона известны только по рецензиям. Только двое из восьми посетили выставку «Наши достижения», никто не видел выставки детского рисунка. Мимо выставки китайской живописи равнодушно проезжают в вагоне трамвая.

О себе Борахвостов говорит так: - В книге ищу то, что может пригодиться в моем деле. Льва Толстого достаточно знать в сокращенном издании: многословен, хотя и из Олеши можно отжать две - три строчки.

Павел Железнов читает и знает не больше других. Его случайная библиотечка наполовину состоит из стихов друзей. На титульном листе - автографы.

Вадим Кожевников «прорабатывал» Шекспира в РИИН. Конкретное знание подменялось здесь социологическими абстракциями. В противоречие с пословицей - лес заслонял собою деревья. Шекспир только «знаменовал» - и ничего больше.

Сейчас Кожевников тоскует по классикам. Его привлекают великие писатели прошлого прежде всего своей добросовестной работой над словом.

По традиции, молодым писателям известны из новеллистов лишь Чехов, Мопассан, Горький и Генри.

Остаются в унизительной неизвестности Пиранделло, Мериме, Стендаль, Шервуд, Андерсен, Амброз Бирс.

Ну, а как же с Москвой, с ее одиннадцатью вокзалами и электрическими часами?

Ребята жалуются, что редко ездят по стране: Железнов - бывший беспризорник, таскавшийся по городам, теперь, сделавшись поэтом, позабыл, как выглядит дым из паровозной трубы.

Ну, а что же все - таки Москва? Охвачены ли ее события вниманием молодого художника? Не уходит ли незамеченным весь необычайный концентрат московских событий?