Точка отсчета

— А что собираешься делать в отпуске? — спросил я Сашу.

— Да пока что просто побродить хочется, посмотреть. Отвык я... — ответил он, и как-то так случилось — я не спрашивал, он заговорил сам, — что речь пошла об Афганистане.

...Я иду по городу, посмотрев короткий фильм о Сергее. Качаются ветви яблонь, и сквозь листву пробивается солнце. Там, в фильме, тоже показывали солнце, застывшее над желтой, горячей пустыней. И по песку ползли черные тени от вертолетов. А потом песок разлетался под гусеницами боевых машин. И я отчетливо вспомнил Сашины слова: «Мы там многое понимаем. Там быстро учишься отличать ложь от правды и с этим опытом начинаешь относиться к жизни чуть иначе. У Сергея этот опыт есть, он людей чувствует...» Говорил Саша и о том, что «там», если кто-то один подводит, то страдают все, но цена этого страдания подчас страшная — чья-то жизнь. «Там работу изображать не приходится. Там человек чужую беду как свою чувствует. У нас в части семьсот рублей в фонд Чернобыля собрали. Никто не заставлял. Сами решили. Тех, кто оттуда возвращается, не надо просить место в автобусе уступить пожилому человеку и лекций о доброте читать не надо. Я вот смотрю, как некоторые люди сходят с ума по шмоткам, так мне их просто жалко. Мы там с ума сходим из-за того, что фильмы хорошие не удается увидеть, книги прочесть, а тут — по шмоткам... А бывает, молодые ребята спрашивают: «Ну, как в Афганистане?» и тут же: «А что ты там купил?» Вот что обидно. И молодец Сережа, что совет воинов-интернационалистов в городе создал. Со школьниками должны встречаться ребята, которые все это прошли, все это испытали, а когда какая-нибудь Марья Ивановна рассказывает об Афганистане и все вроде бы правильно говорит — это не то, это только портит все...» — так говорил Саша, а потом вдруг замолк и каким-то совсем другим голосом произнес: «Слышите, яблоки падают?..»

Теперь, после фильма, мои встречи с Сашей, с Сергеем обрели дополнительный смысл, мне стали понятнее и ближе эти люди, их мысли, их поведение. Я думал о том, что ребята, прошедшие такие испытания, живут с какой-то новой памятью, точнее, сгустком памяти, и она, эта обновленная память, бьет, как луч, из-за их спин вперед по жизни, и уже через свет этого луча смотрят они на жизнь, оценивают ее, делят на правду и неправду, делят жестко, безошибочно и имеют на это право — право молодых, но уже опытных людей. Там, откуда они возвращаются, им приходится жить в крепкой связке друг с другом, там открываются законы истинного товарищества, там понимают они смысл бескорыстных поступков и учатся ненавидеть предательство, суету, пустословие и полуправду. Они вынуждены всему этому учиться. И, наверное, притягательность — а она есть, эта притягательность — Сергея Червонопиского отчасти объясняется этим опытом, опытом человека, познавшего экстремальные ситуации. Жизнь парадоксальна: жесткость учит доброте, страдания очищают, опасность воспитывает. Конечно, так бывает не у всех. Но у лучших — так. Уверен.

Вспоминаю кадр из фильма: крупный план, Сергей. Рассказ о том страшном моменте, когда под машиной раздался взрыв, когда он очнулся и понял, что ранен в ноги, а под обломками машины лежит убитый товарищ. Он вспоминает и говорит: «Нельзя было показать, что больно. Надо было держать марку офицера...» Другой кадр: мать Сергея, ее слова: «Когда я пришла к нему в госпиталь, он сказал: «Мамочка, я буду ходить ради тебя. Ты будешь мной гордиться...»

А с Сашей мы больше не виделись. «Слышите, яблоки падают?..» — сказал он тогда, затем попрощался и медленно пошел через сквер к центральной площади города. На следующий день я снова был в горкоме у Червонопиского. Зашел в кабинет и увидел, что перед Сергеем сидит молоденький парнишка и слушает.

— Ты запомни, в нашей работе не бывает от «звонка до звонка», — говорил Сергей. — Если от «звонка до звонка» — это уже не работа, а черт знает что. Ты должен очень четко для себя решить, что конкретно ты собираешься сделать по каждому вопросу. Не просто крутить головой в разные стороны, а четко: что я хочу? У нас много людей, которые ничего не хотят. Зарплата, телефон, кабинет — больше ничего в жизни не надо. Такие люди любое дело могут утопить, хотя тебе все время поддакивать будут... Но только не надо идеализировать: сегодня все плохо, а завтра будет хорошо. Не будет. Чтоб было, придется повкалывать. Вот у меня перед глазами мой перспективный план, я на него каждый день как на красный свет смотрю и знаю: чтоб получилось, я каждый день должен продвигаться, хоть по сантиметру, но продвигаться. И, повторяю, не считайся со временем. Чтобы понять людей, их нужды и беды, ты должен в общежитиях дневать и ночевать. Не ждать, когда к тебе пойдут — не пойдут! — а сам к ребятам идти должен. Тогда к тебе доверие будет. Без доверия ничего не выйдет — это уже не надо доказывать, время доказало. И еще: научись людей поощрять и — вовремя. Не «послезавтра», а сегодня, сейчас — если человек того заслуживает. Даже письмо родителям со «спасибо» — великое дело. Это твой актив, которым ты должен очень разумно пользоваться. Красные уголки для проверяющих — это не работа, а видимость, бойся видимости как человеческой подлости. И в любое время заходи, спрашивай, у нас здесь нет приемных дней и часов, у нас приемные часы — любое время...

— Кто это? — спросил я Сергея, когда парнишка вышел.

— Новый замсекретаря комитета комсомола комбината «Черкасспромстрой», — ответил Сергей и добавил: — Хороший парень. Толк будет...

Потом мы заговорили о комсомоле. И тут, неожиданно для меня, Сергея прорвало:

— Конечно, комсомол долго функционировал сам для себя. Все это так, но когда комсомол обвиняют — мол, вы молодежь упустили, — я этого не понимаю. У нас, между прочим, молодежью занимаются все, начиная с роддома. Это не шутка. Дело в том, что перекладывать заботу о молодежи только на комсомольские организации несправедливо, потому что на психологию человека — и молодого в том числе — влияет вся совокупность жизни. А если уж требовать с комсомола, то тогда надо было бы подчинить комсомолу органы управления культурой и спортом, например. Нам говорят: молодежь не занимается спортом, а «спорт» существует где-то сбоку от нас, потому что мы спортивные организации не контролируем. Я уверен: наши методы значительно улучшатся, если перед комсомолом уменьшить количество задач, которые мы решаем. У нас слишком много дублирующих друг друга организаций, и кое-кто сидящий наверху давно забыл, что значит работать внизу, в первичной...

— Ну, а что ж для тебя, как первого секретаря горкома, важнее всего сегодня?

— Первое — комплексная программа горкома комсомола «Молодежь Черкасс — научно-техническому прогрессу». Мы создаем молодежную хозрасчетную организацию «Внедрение». Ее цель — быстро донести до предприятий идеи и изобретения молодых. Затем МЖК. Я считаю, что жилье — это тоже стимул, о котором мы не должны забывать в своей работе. Потом — военно-патриотическое воспитание. Мы задумали совместно с горкомом ДОСААФ создать военно-спортивный комплекс, хорошо оборудованный, современный. И, конечно же, огромное внимание досугу молодежи. В перспективе — строительство молодежного центра. К сожалению, когда речь идет о досуге, приходится преодолевать слишком ' много трудностей. Чтобы отвоевать какое-нибудь кафе, где молодежь могла бы собираться — а таких мест в городе катастрофически не хватает, — приходится вести настоящую войну, и часто там, где вопросы идеологии сталкиваются с планом общепита, идеология проигрывает. Что можно взять с молодого человека? Рубль за коктейль? Не выгодно. А какая-нибудь свадьба дает сотни рублей... Вот и бьемся головой в стену финансовой выгоды... Но мы выиграем, я в этом не сомневаюсь...

Честно говоря, я тоже не сомневался, ведь сказал Саша, что, если Червонопиский берется за какое-нибудь дело, можно быть уверенным — он доведет его до конца.

До того, как я посмотрел фильм о Сергее, у меня была встреча с первым секретарем горкома партии Владимиром Григорьевичем Сокоренко. Это он — Сокоренко — первым разглядел и поверил в Сергея, когда тот, преодолев боль и отчаяние, несмотря на прогнозы медиков, освоил протезы и пришел к Сокоренко на прием, чтобы сказать: «Хочу работать». Как это важно: понять, поверить и поддержать. Так и поступил первый секретарь горкома партии. И не ошибся.

— Для нас важно, что это настоящий большевик в строю, — говорил мне Владимир Григорьевич. — Начал он с заворга, потом стал вторым, а вскоре его избрали первым. Были и такие, кто сильно сомневался: как это — инвалид и комсомольский работник? А Сережа всем доказал, что работать умеет. И себя не щадит. Он постоянно среди людей. Его любят, уважают. Молодежь в нем видит своего и доверяет ему. До меня, бывает, и не дойдет какая-то информация, а до него доходит — люди сами к нему идут, рассказывают. Он на наших глазах взрослел, даже элементарное взять — выступает без бумажки, а за дело болеет — так бы каждому. Если бы у нас всегда были такие секретари...

И снова в памяти короткий, как крик, кадр: отец Сергея, крепкий, энергичный, а говорит тихо: «В ту ночь, когда он подорвался, мать закричала во сне и скатилась с кровати...»

С отцом Сергея — Василием Ефремовичем — я встретился на предприятии, где он работает юрисконсультом и где его избрали секретарем парторганизации. От Сергея я узнал, что Василий Ефремович — полковник в отставке, еще мальчишкой узнал войну и часто рассказывал ему, Сергею, о пережитом.

Сидели мы долго. Червонопиский - старший много курил, и было видно, что, рассказывая о сыне, он словно проживает каждое слово, волнуясь и стараясь не показать, что волнуется: «Серега всю жизнь искал приключений, преград для него не существовало. Но он добрый. Я помню, маленьким он каждое утро бегал на берег и приносил матери цветы...»

...В который раз подхожу к горкому комсомола. Хочу попрощаться с Сергеем — вечером мне улетать. И еще после того фильма хочу спросить его: начни он эту жизнь сначала, с нуля — то как?