Подмастерье обвил ногами ступени лестницы и спокойно свертывал цигарку. Зубами он держал кисет, в руках - большой кусок газет - ной бумаги.
- Й вот, товарищи, вы выслушайте меня, - спрятав кисет, сказал он. Потом провел языком по бумажке, туго свернул цигарку, пошарил в карманах. И казалось стоящим внизу, что он больше обращает внимания на закурку, чем на собственные слова, которые все - таки падали очень веско.
- Вы хоть и влепили мне выговор, но он окупился колосьями... Изобретение. Неудача. Горевал. Научился. Но сказать, что напрасны мои труды, может только субъект, не верящий в силу рабочего человека. Одно. Не зря я работал. А подробно о моем труде пусть вот Яков Васильевич расскажет...
Подмастерье чиркнул спичкой, долго старательно раскуривал папироску, хватая помногу дыма и выпуская его изо рта толстыми густыми струями.
- В серьезных докладах, - затянулся он дымом, - люди подтверждают свою правоту выхватками из разных литератур и прочих авторитетов. Так вот я тоже в виде справочки... - Он протянул руку, точно для пожатия. - Яков Васильевич, будьте добры, справочку о моем изобретении.
Мнение заведующего ткацким цехом ценилось комсомольцами высоко. Поэтому они его выслушали очень внимательно. Яков Васильевич, тоже закуривая и шире располагая на столе локти, объяснил:
- Заявление Жана Мосина легкомысленно. Измайлов проделал большую работу. Правда, первичные замыслы не удались; связывание нитей хоть и машиной, но приведение машинки в действие руками не оправдывает себя. Остроумный и простой механизм несомненно является вкладом в технику. Конструкция машинки нова, но ее необходимо значительно изменить для применения в виде самостоятельной детали станка. Измайлов с помощью моей и вашей добьется этого, так как, - я вас уверяю, - он главнее проделал, и изобретение даже в таком виде, как оно есть, представляет значительный интерес. Но подмастерью Измайлову необходимо познакомиться с законами механики.
Подмастерье обрадовано взмахнул руками и чуть не свалился с лестницы.
- Кто не слышал? - воскликнул он, торжествуя.
Никто ему не ответил, все наперебой засыпали инженера вопросами.
- А ты, Жан, слышал Якова Васильевича? - вызывающе спросил Измайлов секретаря.
- Нет, - огрызнулся Жан.
- Конечно! - хватил по воздуху кулаком подмастерье и, пользуясь не ограниченным временем, продолжал развивать свою речь.
- Товарищи, не осудите меня за пристрастие к сему секретарю. Он субъект и больше ничего... Не имею права молчать... А дело вот в чем... Верно, повадился я смотреть на одно творение завитое и зачесанное, с этаким приманочным голосом и раскосыми глазами, и показалось мне это творение уж больно красивым. Тень волнения это. Оказалась она другой девкой, и красота ее неподходящей модности, облицовка то - есть до первого социалистического ветра и натиска. Ошибся я, значит.
Коленями подмастерье сжимал шар; и вот, разгорячась в своей исповеди, уронил на него папироску с толстым, как у головешки, нагаром, и шар с писком разорвался. Поднялся хохот и больше всех хохотал сам подмастерье, обхватив руками стойку лестницы.
- Не сберег, - равнодушно сказала Релька.
- Я еще не досказал историю любви, - крикнул Измайлов. - Зашел я как - то в конце своего разочарования в магазинчик за керосином, по рассеянности попал в молочную и вижу у этого частного зловредного сектора (во любовь - то моя!) сидит за прилавком Жан и деньги за хозяйчика принимает. Вот вам член комсомола за прилавком у классового врага.
И подмастерье спустился с лестницы, взгромоздил ее на плечи, сгорбился и потащил в коридор.
Жан выбежал на середину комнаты и заорал:
- Врет, наговаривает зря! А где у него свидетели?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.