Но холодные лица прохожих отсвечивали скукой и неизвестностью, холодный, грязный туман заползал в легкие, вылетая оттуда порывистым кашлем, перед ним и позади и сбоку бежали, кружились, смеялись над ним месяцы почета и голодовок, недели побед и равнодушия. Мир кристаллизовался в гигантское безразличие, которое, как страшная медуза - горгона, клочьями вырывало мясо отчаявшихся неудачников. Голод свалил его, стойкого в лишениях, глупый груз традиций мешал ему протянуть руку за помощью, и он тонул, окунувшись в людской поток бессердечных улиц, цепляясь за соломинки обманчивых безликих миражей.

Облако банкротств опутало спасительные островки комиссионки. Суровый могильщик - время - заколачивал их гвоздями траурных надписей: «Сдается». Уже и у толстого Бойля ноги волочились, как плети, а от олимпийской плеяды «бешеных тигров» осталась бродячая стая голодных псов, жадно впивавшихся слюнявыми ртами в икры бегущих с капиталистического Клондайка. Малькольм сел писать. Исполинский ветер коснулся его.

- Вот теперь, - решил он, - я создам эпопею гибели человечества. Это будет картина - страшная, как пожар Рима...

Но на сухой палитре краски давно были заморожены нищетой. Голод заполз в суставы пальцев, и они тряслись, опускались, как нити электрических проводов, оборванных ветром.

- Может быть, я умираю? - подумал он. Тень великого Томаса звала его, тень Генсборо, дом которого именовался «замком наживы». Он сам - сухой и жесткий - стал похожим на эту тень.

Он вышел на улицу из своего мрачного логова, провожаемый голодным взглядом хозяйки. Мимо неслись автобусы, сиренами отбрасывающие сгустки человеческих силуэтов, В беспокойном блеске их фар он поймал глаза страшного, наползающего на него отчаяния. Они бежали на него, угрожающе рыча и сгоняя толпу. Улица вспыхнула фонтаном тухнущих солнц. Почему так много автобусов?.. Он рванулся в их месиво, размахивая сжатыми кулаками. Прочь, прочь!... Сирены стаей набросились на него, кричали в ухо, и кто - то большой и невидимый долбил по черепу, как приговор:

- Уходи, уходи, уходи...

Но он закричал:

- Нет! Я хочу есть! Слышите? Я хочу есть! Вы сделали меня художником! Вы! Я не хочу быть художником. Я хочу быть шофером, чтобы так же рычать на встречных. И потом есть! Я хочу есть!

Он видел, как зевы машин раскрылись, готовые проглотить его, а глаза их налились кровью. Тогда рука его поднялась, готовая обрушиться на первого, кто осмелится потянуть его назад. Она мелькнула, как щепка, в пенистом водовороте прибоя. Потом, словно взбесившиеся валькирии, машины начали мять, топтать, кружить его тело, пока зеленый глаз светофора не открыл путь их сумасшедшей, сорвавшейся с цепи стае.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.