Тень Генсборо и автобусы

- Но ведь великий Томас рисовал принцесс!..

Малькольм смолчал, но в салон его больше не приглашали. В комиссионных лавках его картины не находили покупателей, на выставках их хвалили и возвращали назад. Скромный в своих потребностях, он жил на гроши, встречаемый великолепным презрением разжиревших и давно уже не бешеных «тигров», предпочитавших портреты меценатов сомнительному искусству Макларена. Наступило время величайшей продажности, открытого торжествующего бесчестья. Кризис сделал из искусства валерьянку, и оно должно было бы продаваться в аптеках. Арнольд Беннет, которого критики называли соперником Гэлсуорси и который прошел карьеру Мартина Идена, поднявшись из ничтожества к мировой славе, разъезжает по миру по казенному билету и ненавидит большевиков по заказу Даунинг - стрит. Маленький Олифант пишет роман, изображающий зверей, питающихся человечиной: это московские комиссары. Так артисты начинали петь осанну Болдуину, и поэты крестились на Черчилля, и художники рисовали Джойсона Хикса в одежде римского патриция.

- Боже мой! - бормотал про себя Малькольм. - Когда же наступит конец этому холопству?

Толстый идиот Бойль, мелькая порой мимо Малькольма в своем бесшумном лимузине, кивал ему, как и раньше, покровительственно и интимно, иногда даже опускался до разговора с ним с подножки своей шикарной машины.

- Обаяние искусства, - говорил он, - доступно только высшим классам. Ты ищешь сочувствия у толпы. Разве способна она понять и оценить тебя так, как интеллектуальная личность? Только, капитал дает тебе работу и вдохновение...

Он сам писал ежемесячно батальные сцены по заказу военного министерства. Он украсил простенок вестибюля министерства эффектной красно - серой композицией на тему «Смерть героя Сэндлиса». В пороховом дыму, отбивая свое знамя у четырех яростных германцев, имеющих вид апокалиптических зверей, падает наземь пораженный смертельной пулей капитан ольстерских стрелков Сэндлис. Однако, не желая отдавать знамени, он взрывает себя гранатой. В красных клубах порохового дыма кристаллизуется смутное видение ордена Виктории. Сэндлис был другом семьи Макларенов. Это был горький пропойца, и его товарищ майор Крожер в письме, ставшем посмертной эпитафией, трогательно писал, что капитан был разорван собственной гранатой, которой он пробовал отбить горлышко у бутылки...

- Вы - грязная, разжиревшая мокрица, - сказал Макларен после этого случая Бойлю с выражением величайшей брезгливости.

Макларен осунулся, постоянные голодовки сделали его сухим и желчным. День за днем он встречался с такими же тенями, любил и ненавидел их. Любил потому, что разделял с ними нищету и одиночество. Ненавидел потому, что видел в них свое отражение. Шатаясь без дела по городу, он узнал страшные вещи. Он узнал, что в Лондоне закрыто десять театров и артисты выпрашивают милостыню или зарабатывают хлеб, шатаясь по дорогам бродячими труппами, как когда - то во времена Марии Стюарт. Он узнал, что известный скрипач Марлоу стоял у подъезда какого - то бара на Пикадилли. Он узнал, что в Лондоне пятьдесят тысяч художников обречены на голод. Это было неожиданно и страшно. Пятьдесят тысяч художников! А ведь в Англии совсем нет искусства.

Ковент - гарденскую оперу обратили в Мюзик - холл. Два десятка кино заколочены, и на них пугает прохожих мрачный бросок последнего сигнала: «Сдается».

В одной из художественных школ, куда его пригласили для какой - то маленькой лекции за сорок шиллингов, он увидел учеников, которые напомнили ему буддийских святых. Желтые и худые, они сидели молча и впивались в глаза преподавателя, ничего не понимая. Преподаватель, старый отставной художник, у которого дрожали руки, а на кончиках рукавов зияли дырявые отсветы бедности, говорил что - то о великом искусстве прошлого, о естественной пластике природы, о контурном совершенстве снежинок и много такого, что привело Макларена в состояние чрезвычайной грусти. Лекция прошла сухо, и ему не задали ни одного вопроса.

- Они падают, - говорил учитель, хрипя и неврастенически подергиваясь руками, - они падают от истощения. Вчера одного унесли в обмороке с урока. Мальчик три дня не ел. Ах, сэр...

В другой школе инвалид с перекошенным войной лицом и скрипучим костылем вместо ноги рассказывал детям батальные сценки из своих колониальных похождений в Вест - Индии. Он тупо молчал, когда Малькольм спросил его, к какому художественному направлению он принадлежит, и на бумажке министерства писал замечания каракулями. Потом он признался, что не имеет никакого образования.

- Что поделаешь, сэр? Мне больше не на что жить. Старый учитель ушел отсюда, потому что ему перестали платить. А я обучаю за комнату и пишу...

Желчный и всем недовольный Макларен истерически кричал друзьям:

- Но ведь это же пропаганда невежества! Это... ужас!

Все пожимали плечами.

Потом в лавке комиссионера Малькольм все чаще стал встречать и толстого Бойля, и остальных его толстых друзей. Они робко выжидали, пока лавка становилась пустой, и старались не попадаться на глаза знакомым. Малькольм выследил однажды Бойля и внезапно ударил его сзади по плечу.

- Ну как, старина, и ты притащился сюда же? Тебя выбросили, как негодную ветошь?

Бойль пробовал удрать от него, но истощенный голодовками, высохший Макларен был проворнее и, настигая, осыпал его безудержными издевательствами:

- Ну где же твой ценитель, твой господин - капитал? Бросили?.. Не оценили?.. Тебя, старое пресмыкающееся, старую проститутку искусства, выбросили на панель замирающих площадей?