(Фет)

Дело не во внешних совпадениях, дело в том, что поэзия Лермонтова объединила в себе не только красоту, но и муку и совесть России. Одна-единственная его строка порождала целую поэтическую галактику, имена этих галактик теперь всем известны.

Оглушенный и ослепленный, шел я под теплым первым весенним дождем, гроза не омрачила нарядный поселок, стекла и крыши таинственно разговаривали друг с другом отблесками света, который излучала гроза.

Сто сорок лет назад он стоял на этой улице, заходил в убогие хаты, грустно обещал отдать им все, если доживет... Он внимательно слушал их. Может быть, тогда и родились эти из пламени и света рожденные стихи:

Есть речи, значенье

темно иль ничтожно,

но им без волненья

внимать невозможно.

Лучше никто еще не говорил о сущности поэзии. Но ведь рядом с такими воздушными строфами у Лермонтова встречаются и тяжеловесные синтаксические конструкции, он не умышленно создавал их, просто такими они родились, потому что поэт никогда не унизил свою музу праздной игрой в слова, он был выше обычных представлений о филигранной работе поэта на одной плоскости; и прозу его читаешь сегодня с таким чувством, как будто она написана не сто с лишним лет назад, а вчера, сегодня...

Дождь загнал меня в сторожку церкви Михаила Архангела, эту церковь Арсеньева построила в честь внука...

Сторожиха встретила сочувственно и приветливо. Гроза еще изрыгала пламя, вихри тьмы и света сшибались над нами, я подошел к окну...

Гроза громыхала по крышам и коробилась железным штормом. Я распахнул окно и в который раз вдохнул могучую свежесть его стихии...

А потом вошел в их семейный склеп, зажег свечу и спустился по узкой каменной лесенке. Поклонился праху поэта.

«Убили Лермонтова», — вдруг подумал я с такой болью, как будто только что узнал об этом. И через тысячу лет кто-то юный воспримет его смерть, как смерть очень близкого человека. Нет, как родного брата, который был умнее своей желчи и добрее своей ненависти.

Гроза утихла. Закат горел малиновым огнем, и я поймал себя на мысли, что все время думаю его стихами:

Закат горит огнистой полосой...

Вдруг я почувствовал, что устал, физически устал — таким огромным был этот день.

Очень тяжело с Лермонтовым, прекрасно и тяжело! Казалось, что в Тарханах я уже очень давно, а всего прошло несколько часов... Он прожил двадцать семь лет. Но так ли коротка его жизнь? Ведь за час можно прожить недели, месяцы, даже годы...

Над прудом запели птицы, сладко пахли распаханные поля. На заасфальтированном пятачке появились тарханские мальчики. Но асфальт ненадолго задержал их. Поэзия живой земли властно потянула ребят в овраг, туда, где талая вода, какие-то коробки, груды щебня, обломки ржавой проволоки, веселые радуги сияющего чернозема!

Детство — Поэзия — живая земля, все как сто пятьдесят лет назад:

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.