Первая мысль по дороге в Тарханы: никогда не видел такого бездонного, такого синего неба. Нет, это не самообман. На десятки, сотни верст вокруг черноземные холмы. Они уже вспаханы, и черная влажная земля подчеркивает синеву апрельского воздуха — воздуха его детства!

Что же это такое — любовь к местам детства? Да, мы знаем, что слезы — всего лишь избыток адреналина в организме человека, факт доказан наукой… Но как связать этот адреналин с дымом отечества? И почему он, далекий дымок безымянного костра в Пензенской лесостепи, увлажняет твои глаза, и ты невольно произносишь:

Люблю дымок спаленной жнивы.

А вон и чета белеющих берез. Их длинные тени лежат в нежно-зеленых озимых долинах, на северных склонах косогоров еще лиловеет последний снег, а в его, лермонтовском, небе колеблются плавные круги грачиных вальсов! Сладчайший глоток весеннего воздуха — и как выдох, как свое собственное, кровное:

Прекрасны вы, поля земли родной.

Есть в природе три нерасторжимых слова: Детство — Поэзия — Родина. Тарханы объединили их, и когда мы увидели на холме белый дом с колоннами и тенистый пруд его детства, окруженный вязами и липами, кленами и тополями, когда мы увидели маленькую семейную церковь и домик ключника в хороводе берез, я понял, что это бездонное тарханское небо раньше всех учителей научило его любить свою землю. Ощущение бесконечности, необъятной и недоступной уму, — разве это ощущение не порождает желание иметь свои зеленые ориентиры на земле, разве чувство затерянности во вселенной не вызывает ответное чувство — вот пядь земли, пронзительно любимой, здесь началась твоя жизнь?.. А ведь он, Лермонтов, — поэт, которого никогда не покидало чувство вечности и беспредельности.

Родные холмы, а потом любимый Кавказ — мрачная высота души, клубящиеся тучи, грозные думы, глыбы скал и чувств, хаос вселенной, сосна и пальма, объединенные полетом его космической мысли, и, наконец, эти строки, очень важные для понимания Лермонтова:

И часто тайную отраду

находит муке неземной,

за непреклонную ограду

стремясь завистливой мечтой.

Непреклонная ограда... Что-то очень большое приближалось, приоткрывалось мне, казалось, вот-вот я пойму это, и вдруг оно ускользало. Да, он, Лермонтов, хотел понять то, что не может понять человек, он хотел понять великую общую тайну всего сущего — доступного и недоступного взору.

Странно, дивно, вот она, усадьба Елизаветы Алексеевны Арсеньевой. Вот их дом, сквозь голую чащу видны все три пруда — Большой, Средний и Барский. А на той стороне поселок Лермонтово, или Тарханы, — все едино! Тихо в усадьбе, только птицы поют и в Большом пруду плещется рыба. А в сердце плеснула радость: живой пруд! Все живое — его липы, его холм, его дуб, его Долгая роща, его слова... Из этого дома черноглазый мальчик, взволнованный луной, выбегал в остекленелый от росы Круглый сад. А вот и его военные траншеи, здесь бородинский гром и слава Измаила волновали его рано созревший ум. Он играл здесь один, а кто еще нужен был его крылатому воображению? Одиночество унижает только пустую душу. Здесь впервые он увидел восход солнца, впервые опечалился на закате, впервые подумал о смерти; впервые услышал тихую и жуткую народную песню о своей доле, впервые здесь ему играла мать на фортепьяно — вот оно, это старенькое фортепьяно красного дерева... Здесь впервые он шел по росе за ландышами, здесь впервые тревожно и сладко кольнула в горле детская любовь, впервые проходящее стадо обдало его теплом.

А может, любовь к родине — это любовь к самому себе? Ведь это все твое самое первое, и поэтому все так тебе дорого! Но почему же тогда мы умираем за свою землю? Зачем тогда эти детские траншеи?

Я поднял голову. Над Тарханами висела огромная лиловая туча. Ветер уже срывал грача с вершины дуба, того самого, который был посажен мальчиком Лермонтовым...

Надо мной чтоб вечно зеленея,

Темный дуб склонялся и шумел.

...Ветер уже ломал сухие камыши, пруды накрыла бегущая рябь, и опять я физически ощутил могучую свежесть его натуры. Голос грома услышала притихшая земля — в Тарханы пришла гроза...

Казалось, что сам поэт пришел на свою родину!

Вспышки небесного пламени, словно вспышки магния, выхватили из прошлого лобастое лицо грустного мальчика. И я понял, что всю жизнь он страдал из-за несоответствия своего прекрасного мира, созданного пылким воображением, и мира реального, который подло и торопливо убил поэта. Пламя выхватило из тьмы тот самый указ жалкого царя, по которому майор Мартынов получил три месяца заключения в карцере... Как дешево отделались! «Собаке собачья смерть», — сказал Николай. Откуда такая злоба? Лермонтов всерьез напугал его! И опять я подумал о нерасторжимой связи поэта и родной земли. Под шум дождя в Тарханах я думал о том, что счастлив тот поэт, который в слове «родина» может уместить все родственные слова: страна, держава, государство, Россия.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.