Тамарка

М Дальцева| опубликовано в номере №293, май 1937
  • В закладки
  • Вставить в блог

Вчера я была на свадьбе у Клавы Соколовой. Я так хохотала... так хохотала... Муж совсем старый, лет 35, и все кругом взрослые. Сели за стол, выпили по рюмке вишневки, а потом как закричат: «Горько! Горько!», и Клавка с ним поцеловалась. При всех. Ох, я хохотала... Зачем это нужно, ни с того, ни с сего целоваться?

Потом завели патефон, начали танцевать. Я тоже танцевала с одним военным, а потом двое товарищей Клавкиного мужа напились и поссорились. Один машет бутылкой и кричит:

- Держите его! Я буду его бить по морде и по лицу!

Ну, их начали разнимать, а Клаве, видно, как - то неприятно стало, она увела меня в другую комнату. Тут я ей и говорю:

- Зачем это тебе нужно замуж выходить из десятого класса, школу бросать? Смотри, получится с тобой такая штука, как с Тамар - кой Лацис.

Я всю историю с Тамаркой с самого начала знаю и сама из - за нее немножко помучилась. Еще в восьмом классе с самого начала учебного года Тамарке, мне и Кате Шванько не захотелось учиться. Начали пропускать. И причина - то у нас была одна: еще с прошлого года запустили математику, еле - еле с «удочкой» переползли в другой класс, а дальше нагонять уже не хотелось. А Тамарка в это время познакомилась с какими - то художниками. Не с настоящими, которые картины рисуют, а так - они разные выставки оформляют...

Тамарка привела нас к этим художникам. Они веселые были. На полу кумач расстелил и мажут белым по красному огромные буквы, а сами все время острят, смеются, друг друга дразнят. Конечно, может быть, они были совсем неинтересные и даже плохие люди. Это я сейчас так думаю, а тогда нам казалось, что вот это и есть настоящая жизнь.

Художники решили устроить вечеринку, даже не вечеринку, а маскарад. Они нам костюмы нарисовали красивые, но, по - моему, неприличные. Тамарке - трусики, длинные черные чулки и шлейф с красными сердцами на полу лежит. Мне - татарский, довольно обыкновенный, но шаровары газовые, а Кате - и вовсе купальный костюм из черного бархата, а на животе голый ромб. Когда художники первый раз показали нам картинки, мы с Катей стали кричать, что не наденем, что очень стыдно, а Тамарка сказала, что так рассуждают «филистеры» и что нужно скрывать только некрасивое. Я потом узнала, что она это вычитала из книжки «Мужчина и женщина», которую ей Алеша - художник давал. Что такое «филистеры», я тогда не знала, но мне представлялись какие - то противные насекомые. Было совестно, что мы похожи на них, и Тамара нас быстро уговорила.

Началась история с костюмами: материю достать негде, купить мы не можем. Решили каждая из дому что - нибудь потихоньку стащить, а шить собирались у Кати: у нее мать в командировку уехала, а сестра со службы в шесть часов приходила. В школу ходить мы перестали совсем, да и к художникам почти не заходили, а сидели у Кати, шили да переделывали костюмы и мечтали, какой у нас будет бал, что скажут нам художники и как мы им будем отвечать. Больше всех Тамарка разглагольствовала. Она была очень развитая, смелая и даже способная. Я помню, ее как - то в седьмой группе ребята начали дразнить «лакмусовой бумажкой». Она какую - то глупость по химии ответила. Так Тамарка в две недели подогнала все, что было запущено, и потом целый год по химии отвечала на «отлично». Тамарка много читала, особенно любила «Минерву» и «Диану» Генриха Манна и еще «Монику Лербье». Она говорила, что женщина должна быть свободна и талантлива. И мы все трое почему - то думали, что мы очень талантливые, а свобода - это чтобы в школу не ходить.

Так мы почти две недели в школу совсем не ходили. И вдруг получаем письма: вызывают на пионерское собрание. Родителям отдельные письма, чтобы они тоже пришли. Ну у меня дома скандал получился, мама плакала, папа кричал: «Ну объясни хотя бы, почему ты учиться не хочешь?» А я молчала. И объяснить все на словах трудно было и рассказывать стыдно, что мы ничего не делали, и вообще казалось, что они ничего не поймут. Даже Валька, младший брат, ревел.

Мы на собрание немножко опоздали. Я сначала не слушала, что наш комсорг Леля Хомякова говорит, а все оглядывалась. За столом - комсомольский комитет. Все большие ребята из десятых классов. На скамейках все наши сидят, а из взрослых только Катина мама и Тамаркин отец, такой серьезный военный. Он очень ответственный.

А Леля все про нас говорит, что мы за первое полугодие почти три месяца пропустили, учиться не хотим, и никаких общественных интересов у нас нет. А потом как махнет рукой и говорит:

- Да нет, этого не может быть, чтобы они все время в потолок плевали... Ну расскажите же сами, что вы делали, почему вам в школе неинтересно?!

Мы молчим. И все молчат. А потом Катина мама встала и рассказала все - все: и про костюмы, и про художников, и что женщина должна быть свободной. Так глупо получилось... А ребята еще хохочут.....

И тогда взял слово Тамаркин отец. Он так замечательно говорил о том, какое теперь время хорошее и как все люди заняты полезным делом и каждый свободно делает свою судьбу, а мимо нас может пройти вся жизнь и мы только уродуем друг друга. Он говорил, что ему стыдно за себя, что он не смог воспитать как надо дочь. Он так кричал, волновался, красный весь... Я ревела и чувствовала себя уж не дурой, а преступницей какой - то. Посмотрела на Тамарку, а она в окно глядит и совершенно спокойная, как будто ее и не вспоминают.

Когда ее отец кончил говорить, все ребята захлопали и даже выступать больше никто не стал. И постановили нас исключить из пионеров на три месяца, а если мы не исправимся, то навсегда. Когда стали у нас галстуки отбирать, я - то еще ничего и Катя крепились, а Тамарка уж не выдержала и заревела. Я ее хотела утешить и говорю:

- Какой у тебя замечательный отец... А она сквозь слезы отвечает:

- Вот все говорят, что он замечательный, а он со мной вдвоем как на собрании разговаривает... И мне все равно, чего бы он ни говорил... Вот мама у меня была ласковая...

И заплакала еще сильнее: мама у нее умерла. когда мы в четвертом классе были.

На нас с Катей это собрание очень подействовало, а Тамарка, хотя и стала ходить в школу, все равно не занималась и все смеялась над нами, что мы не хотим на бал к художникам идти. А через неделю она сказала, что отец отсылает ее к тетке в Ленинград и она там будет учиться.

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены

в этом номере

Патриоты

Отрывок из повести о Дальнем Востоке