В хате птичницы Пилипенко готовились к празднику. Выстлали сени соломой первого обмолота, повесили свежие рушники. Мятою, чабрецом, опаленными морозом виноградными листьями убрали углы.

Хозяйка расщедрилась: вынула плахты, старинные, заветные, которые вешала только трижды в год: на Октябрь, сочельник и пасху. Их голубой шолк напомнил старухам о Днепре. Не сговариваясь, разом, затянули они песню, завезенную на Восток еще дедами.

Давно сносились свитки, шитые шелком сорочки, сбились чеботы, рассыпались, растерялись девичьи монисты. Молодежь уже не помнила, где Нежин, где Миргород, где Херсон. Только старики, собираясь по вечерам, как далекий сон, вспоминали полтавские вишенники, азовские лиманы, океанские пароходы, груженые арбами и волами. А все же то был клочок живой Украины. И мягкий говор, и песни, и степная, неяркая красота женщин, и цветистые рушники, и упрямство хлопцев, и высокие арбы, и мышастые волы - все напоминало о прошлом. Кущевка считалась украинским селом.

Пограничный колхоз имени Семена Буденного принимал гостей. То была старая традиция - отмечать первый обмолот джигитовкой, песнями, веселым колхозным обедом... Всюду трещала в печах солома, ворчало сало, дым столбами подпирал вечернее небо.

Сидя на корточках, Пилипенко расписывала печь. Возле птичницы стояли глечики с красками. Были тут выварки из лука, конского щавеля, гвоздики, ольховой коры, червеца, листьев гарбуза - краски всех цветов, живучие, горластые, как сама хозяйка.

Паром дышала печь, и на ее светлеющих боках выступали цветы, один затейливой и горячей другого.

Шесть колхозниц лепили на дворе пельмени. Уже закипала в котле вода, уже стояли на столах ведра, полные холодного пива, глечики с варенцом и сметаной, миски с медвежатиной, жареной рыбой, холодцом, баклажанами, маринованной вишней, тертой редькой, взваром, липовым медом. Прикрытые рушниками вздыхали на лавках пироги, начиненные грушами, сливами, голубицей, грибами, дикими яблоками - всем, что принесла осенью богатая уссурийская земля.

... На выгоне, где собралось всё село, сверкали клинки. Шла джигитовка. Немало пограничников приехало в гости к кущевцам. Был тут начальник заставы Дубах с двумя молодыми бойцами - все выскобленные досиня, в свежих гимнастерках и в сапогах, исцарапанных сучьями. Только зубы да глаза светились на их обветренных лицах. Были еще комендант участка, толстый мадьяр Ремб, и снайпер - пулеметчик Зимин, и знаменитые братья Айтаковы, лучшие джигиты отряда, и другие командиры, приехавшие на праздник с соседних застав.

Даже старики, помнящие лихую рубку кубанцев, залюбовались чистой работой Айтаковых. На полном галопе один командир перескочил на лошадь другого, стал на плечи брату, а крепкий старый дончак, как ни в чем не бывало, брал «клавиши», «плетни», «гроба» и «вертушки».

Потом, держа железную палку, проскакали двое парней из уссурийских казаков и третий крутился меж /коней колесом. Потом «свечкой», стоя на седле вниз головой, проехал один из бойцов, прибывших с Дубахом. Люди собирались уже расходиться, как вдруг на краю выгона показался рыжий конек. Был он без всадника - только широкое седло блестело на солнце - и летел, распластавшись, прямо на лозы. Не успели люди завернуть коня, как из - под брюха его вынырнул всадник - маленький, цепкий, с озорным лицом деревенского парня и белым цветком за оттопыренным ухом.

Он круто завернул коня и стал у контрольной черты.

- Пошел! - крикнул Дубах.

С места в галоп поднял всадник коня. Он бросил повод, два клинка блеснули в руках.

Веселую усмешку разом сдунуло с губ бойца. Грозно стало молодое лицо. Он приподнялся на стременах. Два клинка чертили в воздухе быстрые полукруги. Кажется, всадник еще примерялся, в какую сторону обрушить удар, но лозы, не вздрогнув, уже вертикально оседали на землю. Сверкающие капли скатывались к рукояти. То были вымахи неощутимой легкости, быстрые, как укусы.

Председатель колхоза, бывший партизанский вожак, Семен Баковецкий, хромой старичок с голубыми глазами, стоял возле Дубаха. Вытянув шею, он беззвучно шевелил губами, точно завороженный сабельной мельницей.

- Чей это? - спросил он, когда последний прут торчмя ударился оземь.

Дубах подбоченился:

- А что, разве по удару не видно?

- Догадываюсь.

- То - то, - сказал Дубах и зашевелил усами, пряча улыбку.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.