Сыновья

Из - за этой смешной одолевавшей его жадности он так и не смог остановиться на какой - нибудь профессии. Ему хотелось быть одновременно всем: и отважным летчиком, перевозящим больного из далекого стойбища в больницу, и хирургом, который делает этому больному блестящую операцию, и героем Метростроя, преодолевающим коварные плывуны, н трактористом, торжественно въезжающим в деревню, и, наконец, художником, который мог бы превосходно нарисовать их: летчика, врача, тракториста и метростроевца - себя.

Его мучило вместе с тем сознание, что он не успеет побывать в Крыму, на Кавказе, в Средней Азии - во всех красивейших уголках Советского Союза, так много говоривших его воображению.

В один прекрасный день, обуреваемый всеми этими опасениями, Давид вышел из дому и не вернулся. Он поехал в Ростов, потом подался в Мурманск, потом собрался в Одессу...

Старшие братья пытались образумить Давида во время кратких его привалов в Харькове.

Отца в таких случаях обычно выпроваживали в дальнюю комнату.

- Иди, иди, папа, - говорил кто - нибудь из старших сыновей, бережно придерживая его за плечи, - у тебя сердце плохое, мы сами поговорим с Давидом.

Изя действовал с осторожностью, исподволь и политично. Прямолинейный же Лева срывался чаще всего на крик.

- Если ты не станешь человеком, - страшным шепотом говорил он, оглядываясь на дверь, за которой томились отец и мать, и тихонько стуча кулаком по столу, - ты недостоин жить, Давид!

- Спокойнее, - прерывал Изя, научившийся в армии владеть собой, - спокойнее, Лева, ему же надо объяснить.

Он предлагал Давиду поехать в Балту, теперешний Первомайск, и спросить там, были ли когда - нибудь в роду Ронжесов бездельники и шалопаи.

- Дед твой был сапожником, и прадед был сапожником. А папа с десяти лет служил по магазинам. И сейчас уважаемый человек, товаровед. Возьмем, далее, нашего дядю Поляновского или нашего дядю Маймана...

Со стен на Давида смотрели с неодобрением бородатые лица на выцветших фотографиях. Этот вот брат матери, - грузчик, а этот - кузнец, славившийся в Первомайске своей физической силой.

Свесив непутевую голову с черным чубом, блудный сын внимательно слушал, со всем соглашался, проявлял даже раскаяние. Но приходила весна - и снова беспокойство овладевало им. Он бросал работу, ученье, срывался с якоря и уносился в Молдавию, Туапсе, Керчь - куда глаза глядят.

- Мальчика исправит армия, - сказал немногословный Майман, приглашенный на семейный совет. - Это говорю вам я, Моисей Майман, партизан.

И это пророчество оправдалось даже скорее, чем можно было ожидать.

За год до призыва Давид направился в Сухуми. Туристская путевка, как обычно, не устраивала его. Он сошел с трапа парохода, как наследный принц, не обремененный багажом, с кепкой, надвинутой на правое ухо. У киоска под пальмой он остановился, чтобы выпить стакан ситро. Беззаботно насвистывая, он опустил руку в карман за мелочью и замолчал, с губами, сложенными для свиста в трубочку...

Случилось ужасное: все его документы, в том числе и военный билет, были похищены!

Давид засуетился. Он побежал в милицию, в редакцию местной газеты. Кто выдаст ему паспорт? Кто оформит его военный учет? Ведь так, чего доброго, могут подумать, что он хочет уклониться от военной службы.

Ему представилось искаженное гневом лицо Левы. Он произносит только одно - но с каким выражением! - слово: «Дезертир!»

Чудовищно! Он, Давид Ронжес, выглядит как дезертир. Изя не подаст ему руки. Наум в летной школе будет скрывать от товарищей, что у него есть брат... А отец!... Что будет переживать отец!...