Сыновья

Унтер насыпал в его вещевую сумку мокрый песок, подсмеиваясь, нацеплял на Ронжеса скатку, шанцевый инструмент. Ронжес стоял, окаменев, стараясь не думать о том, как медленно и противно немеют колени... К концу второго часа ступни его как бы наливались свинцом и, прежде чем сойти с места, он должен был, подавляя стон, переступить с ноги на ногу...

... Вот и сейчас он переступил с ноги на ногу, держа руки по швам, не спуская глаз с улыбающегося подпоручика и продолжая молчать. Неужели и бедному сыну доведется испытать в солдатчине все, что терпел отец?

- Ну насмешил, дурак, - сказал Бибиков, вдруг оборвав смех.

Он сдвинул фуражку с твердым околышем на затылок, так что стал виден его плоский лоб. Тяжелые морщинистые веки совсем закрыли глаза, и казалось поэтому, что он бредит, говорит в полусне.

- Дворянин, - пробормотал он сердито. - Слуга царю, отец солдатам! Вот я кто, понял? Завещано мне от предков... Военный род!...

Он начал загибать одеревеневшие на морозе непослушные пальцы.

- Прадед... при Николай Падче инфантерии генерал... сделал поход в Венгрию... Ордена, медали..... Дареная табакерка с государевым портретом... Дед... со Скобелевым служил... Борода раскидистая, усы... Хиву штурмовал...

Голос его пресекся от волнения. Подпоручик, казалось, готов был прослезиться.

- Дядя - капитан второго ранга... Другой дядя по интендантству пошел... И я военный... как деды и дяди. Потому что Бибиков! Понял ты?!

Но Ронжес продолжал молчать.

Какими - то таинственными путями дошло до солдат и потом топотом передавалось от одного к другому, что бравый подпоручик не усидел в окопах и месяца и запросился в тыл. По дяденькиной, видно, протекции его водворили на безопасную тыловую службу в Белостоке, и здесь он со рвением выполнял свои нехитрые обязанности.

В просвете между тучами блеснула луна, и странные тени прошли по лицу солдата. Подпоручик замолчал, подозрительно всматриваясь в него.

Ему почудилось вдруг, что губы солдата кривит усмешка, одна бровь дрожит, изгибается.

Могло ли это быть? Вытянувшись во фронт, держа руки по швам, нижний чин беззвучно смеялся над ним.

- Пшел вон, кривая морда! - закричал подпоручик визгливо, ткнул с омерзением вперед ногой, промахнулся.

На свежем, морозном воздухе туман в его голове понемногу рассеивался, и он возвращался к своему обычному состоянию.

Наутро, опухший, еще более бледный и злой, он назвал Ронжеса в описке отправляемых на фронт...

Там Ронжес снова был ранен, провел три года в австрийском плену и в миллионный раз проклял Бибикова и солдатскую горькую долю.

Четвертому сыну Ронжеса, Давиду, пришло время призываться в тридцать девятом году.

- Он совсем не выглядит старше меня, - жаловался отцу пятый сын, Юра, которому по возрасту полагалось идти в армию только в сорок первом. - И в плечах ничуть не шире... И по знаниям я его догнал...