Святой черт

«Он был в белой вышитой рубашке, навыпуск. Темная борода, удлиненное лицо с глубоко сидящими серыми глазами. Они поразили меня. Они впиваются в вас, как будто сразу до самого дна хотят прощупать, так настойчиво, проницательно смотрят, что даже как-то не по себе делается».

В это полугипнотическое состояние впадали почти все, кто соприкасался с Распутиным. Не стала исключением и Милица Николаевна.

И она, разумеется, сообщила об этом царице, которая тогда находилась с ней в очень близких и теплых отношениях, и которая, смертельно обеспокоенная неизлечимой болезнью сына, готова была с распростертыми объятиями принять любого, обещавшего помощь. И до Распутина в царском дворце появлялись колдуны, ясновидцы, целители, но – тщетно. В том отчаянии, в котором пребывала императорская чета, можно было за бритву схватиться – лишь бы помогло выбраться.

Однако первая встреча ни на царя, ни на царицу особого впечатления не произвела, хотя оставила благоприятное воспоминание. За два последующих года у них были две-три случайных встречи, не более. И только с конца 1907 года Григорий и августейшая чета начали встречаться почти регулярно.

Виновницей этого стала фрейлина императрицы Анна Вырубова, в чей дом в Царском Селе часто наведывался старец Григорий. Вечером 12 марта 1908 года, когда Распутин и отец Феофан в очередной раз сидели у Вырубовой, к ней заехали Николай и Александра Федоровна и не без удовольствия провели время, беседуя со старцем.

Затем такие встречи участились, а однажды старец впервые появился во дворце. Но впечатление, произведенное им на придворных, было столь неблагоприятным, что августейшая чета решила впредь встречаться с Распутиным только у Вырубовой.

Это было тем более логично, что его нельзя было пригласить за стол: он оставался неотесанным мужиком, понятия не имевшим о хороших манерах, не говоря уже об этикете. Его секретарь Арон Симанович писал, что, «сидя за столом, старец не пользовался ножом и вилкой, а брал еду с тарелок своими костлявыми и сухими пальцами, правда, непременно чистыми… Большие куски он, как зверь, разрывал на части и запихивал в большой рот, где у него вместо зубов торчали черные корешки. Остатки еды и крошки застревали у него в бороде, и многие… не могли смотреть на все это без отвращения».

К Вырубовой царь и царица со временем стали приезжать с детьми, которые, кстати сказать, сразу же безоглядно полюбили старца: дети росли глубоко религиозными, и их восхищала святость Распутина и его любовь к Богу, проявлявшаяся во время бесед с ними. Ну и, конечно, те случаи, когда старец действительно сумел помочь купировать начинавшиеся приступы страшной болезни у цесаревича Алексея, не могли не расположить к нему царскую семью еще больше.

Эти отношения, получившие дальнейшее развитие через несколько лет, хранились и Распутиным, и царской семьей, и Вырубовой в глубокой тайне. Однако уже в самом начале знакомства со старцем связь царской семьи с неграмотным мужиком оценивалась как некий нонсенс и монарший каприз, могущий привести к нежелательным скандальным последствиям. И потому дворцовый комендант, обеспокоенный появлением в царской семье неизвестного мужика, который мог оказаться кем угодно, в том числе, и переодетым революционером, сообщил о Распутине начальнику петербургского охранного отделения генерал-майору А. В. Герасимову.

Охранка быстро установила, что с революционерами Распутина никак не связан, но одновременно открылась другая сторона жизни «святого старца»: чудовищный разврат, бесконечные оргии и непомерное пьянство. Причем сведения, полученные Герасимовым, далекого от каких-то иллюзий о добродетельности человеческой натуры, привели его в неподдельное глубокое изумление. Невозможно было поверить, даже увидев это собственными глазами, что обыкновенный человек мог обладать такими воистину нечеловеческими, а прямо-таки космическими силами в служении что Венере, что Бахусу.

До поры до времени сведения эти охранка придержала у себя, но потом, весной 1911 года, довела их до самого премьера П. А. Столыпина. Столыпин пришел к царю и откровенно выложил все, что узнал, желая раскрыть Николаю II глаза на человека, представлявшего серьезную угрозу репутации императора и его семьи. Николай II внимательно выслушал Петра Аркадьевича, поблагодарил за то, что тот искренне ему предан, но в заключение сказал:

- Быть может, все, что вы мне говорите, – правда. Но я прошу вас никогда больше мне о Распутине не упоминать. Я все равно сделать ничего не могу.

Через несколько месяцев после этого разговора Столыпин был застрелен секретным осведомителям Охранного отделения.

Но еще до этих событий царская семья оказывалась во все большей изоляции среди своих же родственников. Сестры-черногорки не простили императрице охлаждения к ним и сближения с Распутиным, который отказался быть послушной марионеткой в руках великих княгинь. За обиженных жен вступились любящие мужья, из-под чьей опеки царская чета фактически ускользала, все больше попадая под влияние простого крестьянина, ставшего им другом, мудрым советчиком и духовным наставником.

Правда, внешние приличия еще соблюдались довольно долго, хотя клубок грязных сплетен потихоньку начинал катиться по Санкт-Петербургу, обрастая все новыми подробностями. А в 1909 году сестры-черногорки и их мужья начали почти открыто строить козни против императорской четы. Прикрывал их при этом своим авторитетом владыко Феофан, уже не считавший себя другом Распутина под сильным влиянием своих покровительниц-княгинь.

Все это пока еще можно было рассматривать как месть со стороны сестер-черногорок, ущемленных в женском самолюбии и оскорбленных поведением мужика, пренебрегшего их благосклонностью и обошедшего их.

Но почему всемогущий император не имел никакой власти над одним из своих простых подданных? Почему высокообразованный, интеллигентный и глубоко нравственный Николай оказался связанным практически нерасторжимыми узами с неграмотным и развратным сибирским мужиком? Почему так фанатично верила ему императрица?

Ответ на это можно прочесть в показаниях Вырубовой:

«Царь и царица верили ему, как отцу Иоанну Кронштадтскому; страшно ему верили; и когда у них горе было, когда, например, наследник был болен, обращались к нему с просьбою помолиться».

Наверное, нет необходимости повторять, что значил наследник для несчастных родителей, любивших его больше всего на свете. Но ни один, даже самый знаменитый, врач в мире не мог принести мальчику такого облегчения, как старец Григорий.