Больше всего не люблю, когда напоминают мне о возрасте...

Я – ткачиха. Пятьдесят третий год у станков. Но усталости, груза лет не чувствую. Однажды меня попросили: «Поделитесь секретом вашей молодости; вы, наверное, каким-либо спортом занимаетесь?» Да нет, говорю, куда уж. Мне и на работе спорта хватает – набегаешься за день вокруг станков! Их ведь у меня 34 вместо 26 по норме.

Нет, во время работы о годах думать некогда. Домашняя дума, как говорят, в дорогу не годится. А работа – тоже как дорога, только по жизни. Поэтому, когда вошел в цех, забудь обо всем, кроме дела. О неприятностях забудь, о болезнях, о невеселых мыслях. И это, я уверена, не одних ткачей касается.

Но иногда, бывает, человек – из лучших побуждений, конечно, – посочувствует, пожалеет вроде: «Пора бы вам, Евдокия Борисовна, и отдохнуть, пусть теперь молодые поработают». Вот тут и сожмется больно что-то в груди. И подумаю: ну, как объяснить, почему не могу я уйти на покой, почему дорог мне этот цех и все мое шумное ткацкое хозяйство, без которого дня себе не представляю? Какие слова найти?

Мама моя, Аграфена Васильевна, стала ткачихой в восемь лет. Чтобы дотянуться до станка, специальную скамеечку подставляла. Как-то проходила по фабрике владелица «Тверской мануфактуры» Варвара Морозова, статная, красивая женщина, вся в драгоценностях, в дорогих перстнях, подошла к девочке, погладила по голове и еще конфету подарила. Маленькая Феня решила тогда, что любит ее щедрая

хозяйка, и лишь много позже поняла причину этой «любви»: крупно наживалась Морозова на труде детей – платили им жалкие гроши за полный, как и у взрослых, рабочий день. Фабрика отняла у мамы здоровье...

Ничего удивительного в том, что она и мой отец не хотели для дочери такой же судьбы.

– Да и какая из тебя ткачиха, – говорил он мне, семилетней. – Смотри, совсем маленькая и худенькая.

Отец тоже был ткачом. Хорошим ткачом. Но когда станком ему оторвало руку, хозяева выбросили его на улицу. Кому нужен безрукий работник? Никакой денежной компенсации он не получил, и жаловаться было некому. Позже, «смилостивившись», хозяева согласились принять его сторожем.

Нас было шестеро детей в семье, и жили мы в казарме, построенной для рабочих.

Денег в семье не бывало. По «харчевой книжке» мать брала в лавке хлеб, кашу, картошку. В день получки лавочник подсчитывал стоимость продуктов, и вечно мы оказывались в долгу... Одевались во что придется: плели лапти из веревок, платья шили из лоскутов.

Улица Советская называлась тогда Миллионной, и жили на ней одни богачи. Мы иногда видели их детей: холеных, разряженных, в бантах и с роскошными куклами. Как разительно отличалось все это от полунищенского казарменного быта! Я отлично помню, как дети рабочих мастерили свои игрушки из... картошки. Воткнут в картофелину четыре спички, глаза подрисуют – вот и готова кукла-Часто я прислушивалась к разговорам взрослых (да и как не прислушаться, если жили ввосьмером в одной тесной комнатенке!). Разговоры были все больше невеселые: о том, что опять задолжали лавочнику, что мастер вконец донял штрафами, что работают как каторжные. Отец мрачнел, а мать нередко плакала.

Не знаю, чем это объяснить, но уже тогда, несмотря на слова отца, я твердо решила, что буду ткачихой. Кто-то, может быть, усмехнется: что там в состоянии решать семилетний ребенок? Кто-то не поверит, будто можно было найти хоть что-то привлекательное в условиях работы и жизни ткачей. И действительно, то, что я видела – непосильный труд, бесправие, нищета, голод – плохая «профориентация». Но что я могу ответить? Только то, что я – ткачиха и ни разу в жизни об этом не пожалела. Правда, судьба моя сложилась совсем иначе, чем мамина.

Однажды отец пришел домой радостно возбужденный и чуть не с порога сообщил:

– Скоро, большевики говорят, не будет богатых и бедных, а будет все поровну! Если так – пускай и наша Дуся ткачихой станет.

Кто такие большевики, я, конечно, не понимала. Но зато понимал это мой старший брат Иван. И потому в числе первых шел на забастовки; на демонстрациях с красным флагом и песней тоже в первых рядах ходил. Во время такой демонстрации его и схватили жандармы, велели вести к нам домой. А дома приказали собрать вещи и в двадцать четыре часа убраться всем вон из казармы.

Собирать-то было почти нечего, в полчаса уложились. Завязали узелки, вышли на улицу. Дождь льет, а идти совершенно некуда. Спасибо, одна фабричная женщина сжалилась, приютила в своем и без того тесном домишке. Пожили у нее, потом соорудили себе что-то вроде землянки. В ней и жили до Октября. А вскоре отца большевики вызвали в Совет, разузнали, где и как он живет, и дали комнату – первое счастливое событие в нашей жизни!

Иногда, по торжественным дням, мне приходится надевать костюм со всеми наградами. Приходится выступать перед самой разнообразной аудиторией с рассказами о себе, о фабрике, о работе. Кто-то, возможно, подумает: «Хорошо Сапуновой говорить – вон наград сколько. И живется, наверное, неплохо». Насчет живется – как и всем, разве что чуточку потруднее: раз я на виду, то никакой поблажки люди мне не простят. На работу выхожу, как и все: в любую из трех смен – по графику. Ну, а насчет наград... Не помню уж кто, но, видно, умный человек был – он сказал примерно так: если художник, прежде чем начать создавать произведение, думает о будущих почестях и благах, ничего хорошего из его работы не выйдет. Точно так же и у нас: только отдача всей души труду определяет место человека в жизни.

Вот поучительная история... Была у нас на комбинате работница, хорошая ткачиха. Но в какой-то момент, видимо, не хватило характера, и ушла она от нас – искать, где полегче да получше живется. Приглянулось ей место, где, как казалось, можно быстрее получить разные материальные блага. Однако наивное это представление о жизни – будто счастье, удача где-то в стороне бродят, и за ними бегать надо. В себе их ищи! Короче, вернулась ткачиха на комбинат. Снова работает на своем месте, и неплохо работает, но... отношение к ней изменилось, недоверчивым стало, усомнились, что ли, люди в ее надежности. Комбинат-то от ее временного отсутствия не пострадал, но судьба человеческая? Я очень хочу, чтобы сложилось у ткачихи все, как надо, чтобы пришел к ней настоящий, большой успех. Но если придет он поздно – кто ж его сам отдалил?

Впрочем, отвлеклась я немного...

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.