С большой высоты Пномпень казался игрушечным городом. В общем-то в этом ощущении не было ничего необычного. Стандартное впечатление авиапассажира, смотрящего из окна самолета вниз. Сделав большой круг, наш самолет снова оказался над кампучийской столицей, правда, летели мы теперь гораздо ниже. Но меня не покидало ощущение, что продолжается полет над игрушечным городом. Улицы были пусты и безжизненны, и город напоминал макет. Дома, деревья, заборы, мосты, пагоды – все казалось вырезанным и кем-то ловко склеенным из папье-маше.

Пустота оставляла на душе странный осадок, даже пугала. Она преследовала нас по пути с аэродрома – пустынные деревни, пригороды. И запах. Тяжелый трупный запах. Мне казалось, что я вижу какой-то страшный сон. Нагромождение жутких видений. Хотелось проснуться, отогнать от себя этот бред. Но все было явью, и в голове билась одна и та же мысль: «Возможно ли такое?»

Мертвые города... Не руины, случайно обнаруженные археологами где-нибудь в непроходимых джунглях или пустыне. Города с современной архитектурой и всеми атрибутами нынешнего столетия – бензоколонками, светофорами, рекламными щитами. С магазинами, где стоят холодильники, стиральные машины, штабеля картонных коробок с запчастями для автомобилей новейших марок. С квартирами, где есть телевизоры, ванны, облицованные голубым кафелем, магнитофоны...

В этих городах было все, кроме людей. Их выселили сразу же после прихода к власти клики Пол Пота – Иенг Сари. «Нам не нужны города, – заявил Пол Пот еще в 1975 году, – они создают неравенство между людьми». Печально известный тезис Мао Цзэдуна «деревни окружают города» был воплощен в жизнь за несколько дней. Пномпень. Свайриенг, Сиемреап, Компонгтхом – короче говоря, все города страны были обречены на медленную смерть, на постепенную ликвидацию.

Нелепость, абсурд! Но реальность этого абсурда была ужасающей.

17 апреля 1975 года, когда был свергнут проамериканский режим и полпотовские войска вошли в Пномпень, жители встретили их цветами. Однако радость оказалась преждевременной.

– Мы, конечно, не знали, что этот день будет началом почти четырехлетнего кошмара, – тихим голосом рассказывал мне бывший студент столичного университета Чэй Сон, которого я встретил на стадионе. Он пришел туда на митинг, посвященный победе. – Однако уже в первые часы новой власти я понял, что в жизни Пномпеня произойдут страшные события. Солдаты в черной форме как сумаешедшие носились по городу и требовали, чтобы все уходили в деревни. Они говорили, что скоро американская авиация начнет бомбардировки, что город будет превращен в развалины. Многие этому поверили. И я тоже сначала подумал, что вот, мол, как искренне беспокоятся теперь за жизнь людей. Действовали, однако, новые власти более чем грубо. Солдаты врывались в дома, вышибая прикладами запертые двери, выталкивали оттуда жителей. На перекрестке я увидел, как солдат выстрелил в какого-то мужчину, и тот упал. «Так будет со всеми врагами», – выкрикнул солдат. В первый момент я подумал, что, быть может, иначе и нельзя. Раз существует опасность бомбардировок, некогда церемониться, объяснять что-то, терять время. Ведь эта жестокость в наших же интересах: человек, которого застрелили на улице, наверняка пытался мешать спасению жителей. Правда, следом за этой мыслью в голову пришла другая. Не слишком ли бесцеремонны революционные солдаты? Ведь можно проявить строгость и при этом остаться в рамках законности. К тому же народная власть, как я слышал, никогда не карает людей, предварительно не разобравшись в их вине. В выстреле на перекрестке было что-то зловещее. А потом... Потом случилось ужасное. В то утро я должен был встретиться со своим другом. Когда я подошел к месту встречи, я увидел его машину у тротуара, а рядом – нескольких солдат в черном. Они только что его остановили. Я подумал, что они просят моего друга подвезти их, и заспешил к машине, чтобы он не уехал без меня. Но то, что я услышал и увидел затем, лишило меня дара речи. «Почему ты разъезжаешь в машине один, когда столько патриотов ходят по жаре пешком, выполняя свой революционный долг?» – спросил один из солдат. «Этот автомобиль принадлежит мне...» – начал было мой друг. «Твой автомобиль принадлежит не тебе, а народу, – перебил его солдат. – И твоя жизнь тоже. Ты кто – капиталист?» «Нет, я простой служащий», – сказал мой друг. «Врешь, – закричал солдат, – простые люди не ездят на автомобилях! Ты капиталист, а значит, враг. От имени народа я отбираю у тебя автомобиль и ЖИЗНЬ»!

Они вытащили моего друга из машины и начали бить его прикладами автоматов. Через несколько минут все было кончено. Я был словно в шоке. А когда пришел в себя, понял: так будет не только «со всеми врагами», как сказал солдат, стрелявший на перекрестке, так будет просто со всеми нами...

С первых же дней своего существования режим начал уничтожать гражданских и военных функционеров бывшей администрации, а заодно и интеллигенцию. Центральной фигурой общества, которое Пол Пот пытался построить в Кампучии по рецептам, полученным из Пекина, был провозглашен крестьянин. В одной из радиопередач того времени, прозвучавших из Пномпеня, говорилось: «Мы должны опираться на бедных крестьян, и если мы не хотим, чтобы власть перешла к другим, мы должны выбрать среди них таких людей, которые могли бы взять в свои руки не только кухни и конюшни, но и медицину, образование, воспитание детей и все прочее...»

Тех, кто не принадлежал к крестьянству, бывшие пномпеньские власти считали врагами или потенциальными врагами. Интеллигенции было уделено «особое внимание». Одной из первых акций полпотовских властей в апреле семьдесят пятого были сожжение книг, разгром культурных учреждений, учебных заведений.

Когда мы ехали с аэродрома, то остановились на несколько минут на улице, которая когда-то называлась бульваром Советского Союза. Там находились большой университетский комплекс и Высший политехнический институт, построенный в шестидесятых годах с помощью и по проекту советских специалистов и переданный в дар кхмерскому народу.

Дворы обоих учебных заведений густо поросли травой, стеклянные двери были разбиты, деревянные выломаны. Я вошел в одно из зданий университета, поднялся на второй этаж. В аудиториях ни мебели, ни учебных пособий. То же самое и в лабораториях: все оборудование разбито, поломано, разбросано по полу. На покрытых пылью и плесенью, изувеченных полках библиотеки – ни одной книги.

Позже, когда я заходил в жилые дома, то нередко попадал (особенно в центре города) в квартиры врачей, художников, инженеров, артистов. О принадлежности хозяина к интеллигенции нетрудно было догадаться по обстановке, по книгам. Вернее, по тому, что осталось от обстановки и книг. Квартиры были буквально вывернуты наизнанку. В спальнях, гостиных, кабинетах царили разгром и хаос. Битая посуда, поломанная мебель, изодранные, затоптанные чьими-то ногами книги, сорванные со стен картины – все это оставляло гнетущее впечатление. Во многих домах на стенах комнат красовались размашисто выведенные черной краской кресты.

Коль скоро интеллигенция подлежала уничтожению, то ликвидировалась и первоначальная ступень, ведущая к образованности, – школы. Тринадцатилетний мальчишка, которого я встретил на одной из дорог провинции Свайриенг, рассказал о том, как проводилась операция «невежество» у них в деревне.

Это произошло все в тот же черный для кампучийцев день 17 апреля 1975 года. В класс, где проходили занятия, ворвались несколько солдат. Они приказали прекратить занятия и всем выйти во двор. Нуон Хинг – так звали моего маленького собеседника – вместе с другими ребятами, дрожа от страха, покинул класс. Во дворе уже стояли учащиеся остальных трех классов и учителя. Один из солдат, видимо, старший, спросил, кто из детей самый грамотный. «Я», – тихо сказал какой-то мальчик. «Это плохо, – произнес солдат. – А кем ты собирался стать?» «Учителем», – ответил ничего не подозревавший ребенок. «Плохо, – повторил солдат. – Нам не нужны учителя». Он подошел к мальчику и прикладом автомата ударил его по голове. Тот упал замертво. Затем таким же способом были убиты учителя. Солдаты заявили, что те внушали детям контрреволюционные идеи, поскольку учили их по программам бывшего реакционного режима. «Идите работать, – сказал старший. – И запомните: жить будет тот, кто будет лучше всех копать канавы».

...Громили все, что имело хоть какое-то отношение к прогрессу. Неподалеку от Национального банка, взорванного полпотовцами еще в 1975 году, я попал в помещение, где, судя по всему, когда-то располагался вычислительный центр. Ценная аппаратура была искорежена до основания – не иначе как по ней гуляли кувалды и ломы. Документация, перфокарты, справочники были выброшены из столов и с книжных полок на пол. И опять следы ног тех людей, которым Пол Пот намеревался отдать «медицину, образование, воспитание детей и все прочее».

Города Кампучии умирали, а вокруг них вырастали «коммуны», созданные по маоистскому образцу. В одной из таких бывших «коммун» я встретил человека по имени Урнг Кхенг. Одиннадцать лет тому назад он учился в Советском Союзе и получил диплом юриста. Потом работал в столичной торговой компании в должности юрисконсульта. После прихода к власти полпотовцев его вместе с отцом, матерью, братом, женой и маленькой дочкой выселили в деревню. Мы долго беседовали с Урнгом, он рассказывал мне о жизни в «коммуне».

Их поднимали в четыре-пять часов утра, давали на завтрак жидкую рисовую похлебку и отправляли работать – рыть ирригационные канавы, сажать рис. Работа длилась до позднего вечера с получасовым дневным перерывом (без еды) и вечерним перерывом на ужин (как и утром, жидкая похлебка, иногда кусок рыбы). Все население деревни было разделено на производственные бригады – «роты». Мужчины и женщины отдельно. Ночевали всей бригадой в специально выстроенном для этого длинном сарае. Семьям вместе жить не разрешалось, они могли видеться только раз в месяц. В домах разрешалось жить лишь старикам и старухам. Никакой личной собственности у людей не было. Они получали кусок черной материи в год, которого едва хватало на то, чтобы пошить рубаху и штаны. Покидать деревню запрещалось, как запрещалось и самовольное передвижение по деревне. С тех пор, как его поселили в «коммуне». Урнг больше не видел своих родных, хотя знал, что они находятся в той же деревне.

Каждый день в деревне кого-нибудь убивали. Это было самой распространенной мерой наказания. Убивали за плохую работу, за слезы, за жалобы на голод. Убивали по доносу или по какому-либо подозрению. С утра функционеры Пол Пота, или, как их еще называли, люди из «ангкар» (по-кхмерски – «организация»), отправляли нескольких человек рыть ямы шириной в

10 – 15 метров. По ночам к ямам приводили людей, которые подлежали ликвидации, забивали их насмерть мотыгами, ломами и закапывали в этих ямах. Когда число жителей в «коммуне» значительно уменьшалось, привозили новых людей.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.