Свидание

Когда-то я обожал эти книжки-раскраски. Мне так нравилось смотреть, как серый, невзрачный рисунок превращается в радужную сказку. Потом это стало мне скучно.

А ему вот нет. Он продолжал расцвечивать картинки. Зачем? Ребячество? Слабость? Наверно. «Слабого лучше ударить...» Мой бессмертный афоризм. Может, кому-то из наших он запал в душу, и он теперь лупит направо и налево, без долгого разбору, из этих моих «лучших» побуждений.

Так что же я сам-то не ударил? Пропала такая речь! Ах, ну да, я же вообще-то благородный, сам я предпочитаю иметь дело с равными. С теми, кто может ответить.

Ответить? А чем могла ответить мне Гелька? Или Витька Скатыш? Посмешище всего класса. Когда ребята зашли слишком далеко и на всех контрольных нарочно швыряли ему нелепые шпаргалки, а он, как идиот, списывал и получил подряд шесть пар, я их остановил. Но сам-то я позволял себе называть его в глаза недоноском и еще советовал: «Слушай, не теряй время, бросай школу и дуй прямо в научно-исследовательский институт. Психиатрический. Там большая нужда в таких дебилах, как ты». Скатыш слушал и только моргал глазами. А в глазах этих – стерильная чистота.

Впрочем, один раз я увидел другое. Ребята гоняли мяч на школьном дворе. Я с ходу хотел врезаться в кучу и вдруг гляжу: в сторонке Скатыш стоит один, прижался к забору, смотрит на ребят, и в глазах его... Мне даже трудно определить их выражение. Наверно, так смотрят закованные в кандалы на тех, кто свободно разгуливает перед ними. С такой завистью, с такой тоской... Мне даже не по себе стало: чувства-то эти человеческие, а мы с ним...

Но это было мимолетно. Этого мне было слишком мало, чтобы очухаться. Это было с кем-то, а не со мной.

Отец позвал меня в дом. Там был накрыт стол к чаю. Вазочка с вареньем, тарелка с плюшками, масло, колбаса, пакет молока. Женщина потчевала меня, изображая радушие, но не слишком стараясь. Ей было явно наплевать, что я о ней подумаю. Полная противоположность отцу. А тот теперь суетился, делал множество неловких, бестолковых движений, говорил ненужные, пустые слова, что-то насчет чая, хвалил домашние плюшки. И заметно ждал, что, может, она уйдет. Но она сидела прочно и неколебимо, как скала. После чая я встал, отец довел меня до калитки, сказал, как я хорошо сделал, что приехал к нему. «Приезжай еще, теперь дорогу знаешь, а я тебе всегда рад». А я видел только, что ему стыдно, так стыдно и так больно, что нет и сил скрывать.

Мне тоже было стыдно. Никогда не думал, что это такое жгучее, такое болезненное чувство. Я чуть ли не вслух стонал и даже, кажется, шатался, так мне было худо. Я не думал о том, что только что произошло, я не мог думать. То есть мысли какие-то мелькали, разные, несвязные, они скакали бестолково и тыкали меня по самым больным местам. А я не мог защищаться, не мог прикрыться, потому что весь, насквозь, как сухое дерево огнем, был пронизан вихрем незнакомых чувств.

Нет, конечно, я не моральный урод, и мне не раз приходилось испытывать стыд, сочувствие, жалость. Но чтобы страдать из-за этого, мучиться по-настоящему, ощущая пронзительную физическую боль, нет, я даже не подозревал, что такое возможно.

Дома, постепенно придя в себя, я стал думать: что же произошло? Почему мне так стыдно? Что я такого натворил? Ведь я ничего ему не сказал, не брякнул с налету, не обругал. Моя блистательная речь, слава богу, угасла во мне в тот же миг, как я его увидел. Я не ударил слабого. Пожалел.

Не ударил? Да я же просто сбил его с ног, растоптал, уничтожил! Сломал все, что он так тщательно выстраивал годами. Я ворвался к человеку в самую душу, когда он не ждал, когда она была у него обнажена, когда все, что в ней было ничтожно, что он прятал как постыдное уродство, было неприкрыто. И я увидел, подсмотрел!

Когда я учился еще в классе пятом-шестом, я, помню, прочитал какой-то

фантастический рассказ, где люди не говорили вслух, а просто читали мысли друг друга. Мне сделалось так жутко! Я даже некоторое время ходил с опущенными глазами, боялся, что кто-нибудь прочитает мои мысли. Разве можно жить, чувствуя себя раздетым перед всеми?

Нет, человек не должен быть обнажен – ни телом, ни душой. Как бы ни был он прекрасен собой, пусть хоть само совершенство, этого не должны видеть все. И стыдно срывать с него одежды. Стыдно заглядывать в сокровенные уголки души.

Да, отец лгал мне. Ну и что? Плохо, подло, глупо? Да что эти слова могут объяснить? Это раньше я все объяснял словами, часто даже одним словом. Мама боится темноты – блажь. Наумов не понял строение кристаллической решетки – неандерталец. Гелька расплакалась из-за утопленного котенка – психичка.

Как все просто: один аршин на всех.

Вот так я и жил? Так и думал? А что же другие, не видели, что ли? Ну я, самовлюбленный олух, одержимый манией собственного превосходства, отупевший от самолюбования, а другие? Что же они-то не одернули меня? Что же они терпели?

Терпели. Потому что разве меня одернешь! Разве я дозволю? Кому охота связываться? Хотя иногда решались, говорили...

В десятом классе к нам пришла новая учительница истории. Была она из того рода людей, которые не умеют быть строгими, не умеют требовать, и ни собственный многострадальный опыт, ни рекомендации сочувствующих коллег не могут тут ничего поправить. Ученики таких всегда с великим удовольствием «доводят». Ну, и мы, ясное дело, старались вовсю, веселились, а она терпеливо и безнадежно все сносила. Шум на уроках стоял такой, что мы даже сами обалдевали. Я соответственно тоже и острил и кривлялся. И вот как-то одна девочка не выдержала, повернулась ко мне и, так спокойно глядя мне прямо в глаза, спросила: «Послушай, и тебе не стыдно быть таким примитивным? Ты же не амеба все-таки».

Ух, как меня ожгло это словечко: примитивный! Нет, конечно, я ни на секунду не усомнился в себе. Я не поверил в то, что кто-то может так думать обо мне. Но вот кто-то посмел говорить мне такое! И только сегодня я понял, что это было сказано всерьез. Как это ни печально... Я увидел себя глазами той девочки. Плоские остроты. Плоские мысли. Плоские представления. И люди вокруг сплошь плоские. Ясные. Все видно насквозь. У всех в основе одна общая схема. Всех можно, как многочлен, разложить на множители и решить. Просто. И жить просто.