Среди белых дикарей

«Беккер платит своим неграм вдвое больше, чем другие фермеры, – рассказывает мне молодой швейцарец, который сейчас немного помогает на ферме, друг одного из сыновей Беккера, живущего в Иоганнесбурге. – Чего же им еще надо?»

Это знает герр Бауманн: «Когда я приезжаю в Африку, я всегда привожу для черных старую одежду. Они радуются ей как малые дети». На следующий день после обеда он намерен раздать подарки. Пусть скажет мне, когда соберется, говорю я ему, я пойду с ним, хочу пофотографировать его среди черных. «Сделаем, дружище. Поснимай. Всегда замечательно иметь такое на память».

Домик, стоящий в стороне от двух других, принадлежит десятнику и его семье из четырех человек. Оттуда Бауманн, Беккер и я начинаем благотворительный тур. «Глянь-ка, что я привез для твоей жены». Стоя перед домом, герр Бауманн нацепляет на себя фартук и вертится наподобие манекена. «Спасибо, мистер», – радуется крепкий мужчина лет сорока пяти.

После того, как эта семья осчастливлена, Бауманн направляется к двум другим жилищам. В тени пристроились женщины и дети, наслаждаясь полуденным покоем. Бауманн вламывается в эту тишину: «Поглядите-ка, что у меня для вас есть». И он, тут же вытащив старые рубашки, швыряет их сидящим. Он наслаждается своим великодушием, лицо его похоже на лицо ребенка, скормившего зверям в зоопарке орешки. «Это барахло мне больше не нужно, а они рады», – поясняет он с видом благодетеля.

Уют – самое подходящее слово для описания обстановки в гостиной Беккера. В комнату вдается массивный открытый камин – правда, применение находит один лишь карниз, используемый как полка, топить здесь не приходится даже в самое холодное время года. Свое кресло хозяин дома разместил перед темным отверстием камина. За дверью, ведущей в охотничью комнату, начинается серия всяческих сидений: угловая скамья, софа, стул, кожаное кресло, еще одна угловая скамья. Перед ними расставлены маленькие столики. Обтянутая тканью мебель размещена таким образом, что фермер, сидящий перед камином, оказывается в центре.

...В этот час в стороне от виллы, в жилищах беккеровских рабов, только одна керосиновая лампа еще бросает теплую полоску света на холодный каменный пол. Костлявые руки с увядшей от бесконечной работы кожей ловко протягивают иглу и нитку сквозь собранную в складки ткань, действо, которое в ночной комнате отбрасывает демоническую тень на стену с выщербленной штукатуркой. Женщины сидят здесь до глубокой ночи, чтобы немножко подработать шитьем платьев. Нищенского жалованья, которое платит Беккер («Больше в два раза, чем другие фермеры!»), не хватает даже на самое необходимое. Так что приходится жертвовать сном. Подержанный переносной приемник приобретен как раз на деньги, вырученные в такие вот ночные часы. «Би Джис» исполняют популярнейший шлягер сезона, а затем циничный комментарий из Иоганнесбурга венчает этот рабский «час призраков»...

С восьми часов вечера вчерашнего дня я еду в поезде из Виндхука в Иоганнесбург. Пассажиров немного. Большинство – солдаты южноафриканской армии. Они возвращаются с ангольской границы. Их пальцы кажутся еще липкими от крови, на их счету – последнее преступление, совершенное на берегах Кунене: расстрел мирного населения. Солдатам лет по 18, по 20, не больше.

У одного, сидящего за завтраком в вагоне-ресторане напротив меня, детские черты лица, ни единой морщинки на свежей, обласканной солнцем коже. Большие глаза выжидательно смотрят в бесконечность, как если бы он наблюдал за матерью, готовящей его любимое блюдо. И хотя он, уверенно расставив ноги, вроде бы по-хозяйски восседает тут в своей форме, в нем не проглядывается ничего, кроме решительности мальчугана, вернувшегося с площадки, где играют в щекочущие нервы игры. И как бы самоуверенно ни вытирал он после каждого глотка кофе коричневые капельки, зацепившиеся за шелковистый пушок над верхней губой, в глазах читается почти детская радость скорого возвращения домой. Его товарищи смеются и шумят, сидя за узким столом, болтают о невестах и запивают яичницу пивом.

Официанты стараются сделать так, чтобы герои не испытывали ни в чем недостатка. Этот поезд – настоящий отель на колесах, с предупредительным сервисом для пассажиров.

Впрочем, не для всех. Черные должны тесниться в отведенных для них вагонах. В ресторан их не пускают, еду и напитки они могут покупать только у лоточника, движущегося от одного купе к другому. Когда я собираюсь войти в один из таких вагонов, путь мне преграждает кондуктор. Он вежливо подсказывает, что я ошибся. Он в этом убежден – с чего бы белому пассажиру пришло в голову намеренно направляться в «черную» часть поезда?

Путь в центр города превращается в затянувшуюся прогулку. Все улицы словно прочерчены по линейке. Ориентироваться помогают зеленые пятачки скверов, на которых день-деньской видишь людей, нежащихся на солнце. И еще ориентир – вокзал. Современная вытянутая постройка. Один из крупнейших вокзалов мира. Он выстроен с такой щедростью, поскольку все проходы и окошечки требуются в двух исполнениях: для белых и для черных, соответствующие указатели развешаны повсюду.

В Иоганнесбурге я прочел в газете: переселенец из ФРГ предстал перед судом по обвинению в том, что он живет с цветной женщиной, а это запрещено законом. Самое дикое в этой ситуации состоит в том, что прошло ни много ни мало восемь лет, прежде чем сумели доказать, что женщина и в самом деле «цветная», а не португалка, как думали долгое время. «Я люблю ее и убежден, что придет время, когда смогу на ней жениться», – сказал переселенец в интервью иоганнесбургской прессе. В качестве наказания пару ожидает высылка из страны. Помимо закона, запрещающего связи между мужчинами и женщинами с различным цветом кожи, женщина нарушила закон, запрещающий небелым проживание в городах, для них существуют специальные поселения на окраинах Иоганнесбурга: Лена-зия для индейцев, Орландо для цветных и Соуэто для черных.

На приметы расовой дискриминации натыкаешься на каждом шагу. Изготовление вывесок с надписью «Только для белых» и «Только для черных», должно быть, одно из самых прибыльных ремесел в стране...

Тусклая дымка окончательно рассеивается – передо мной раскинулось Соуэто: безбрежное море маленьких примитивных домов. 1,2 миллиона человек живут здесь за стенами высотой не более двух метров, в приземистых бараках – не для жилья, для обитания.

«Многоэтажных домов не строят из благих намерений. Если муж возвращается домой пьяный и выбрасывает жену из окна, то это не страшно. Падение со второго этажа уже опасно для жизни». Это говорит патер Паульсен. Я сижу рядом с ним в его «фольксвагене», мы едем по Соуэто. Патеру 74 года, как католический священник он был здесь инициатором строительства многих церквей. Некоторые черные смогли с его помощью выучиться на священников. Как и все белые, он должен на ночь покидать Соуэто. «Из соображений безопасности. Правительство не хочет рисковать тем, что белого убьют в Соуэто», – поясняет он это предписание. «А что, такое уже случалось?» «Насколько я могу припомнить, нет. Во время волнений в июне 1976 года я уже на второй день совершал свой объезд. Другие белые священники тоже. Ни с кем из нас ничего неприятного не произошло».

Волнения в июне 1976 года начались с демонстрации школьников. Ее расстреляли полицейские расистского режима. В ответ последовали многодневные выступления, перекинувшиеся и на другие гетто. Всего в ходе акций протеста полицией и армией было убито около полутора тысяч человек, в основном детей и подростков. Что думает служитель церкви по поводу трагических событий, которые здесь тогда разыгрались?

«Школьники ничего не достигли своим протестом. Силы безопасности всегда оказываются в превосходстве».

На краю незастроенной площадки мы видим эти силы безопасности.. Около тридцати полицейских в оливковых маскировочных костюмах с болтающимися на ремнях дубинками и револьверами держат на коротких поводках возбужденно рычащих овчарок. На бугристое поле как раз готовится опуститься вертолет.

«Ищут убийцу, – объясняет патер Паульсен. – Вчера здесь кого-то убили». «Насилие, должно быть, обычное дело в Соуэто?» «Вы не должны забывать, что здесь живет более миллиона человек. Убийства часты в любом городе с миллионным населением», – слышу в ответ.

В облике Соуэто, города с миллионным населением, нет ничего, что делало бы его городом. Насколько хватает глаз, простираются в большей или меньшей степени развалившиеся каменные хибары. Между ними кое-где школы, церкви, лавки – такие же низкие строения. Заасфальтированы лишь некоторые узкие улочки, те немногие автомобили, которые здесь есть, карабкаются по песчаным дорогам, на которых шинам нередко угрожают острые обломки камней. Тротуаров нет. Пешеходы жмутся к домам рядом с проезжей частью, кое-кто шагает прямо посреди улицы. Впрочем, людей немного. Полдень, взрослые на работе в Иоганнесбурге, дети – в школе.