Весенний ветер сгонял с полей снега, - об этом Ваня Филиппов догадывался. Ветер помогал птицам лететь на север и ополаскивал капелями город и фабрику, - это Ваня видел. В гремящем цехе стояли золотые полотнища молодого солнца. Пыль талька зыбилась в них волокнами серебра, а белые халаты на карамельщиках вспыхивали. Тех, для кого работа в цехе была случайной, охватывала лень и они липли к окнам:

- Взялась - таки весна.

- Вчера гуси пролетели, к завтрему, к пасхе, на месте будут.

- Н - да, скоро и нам пора.

- Куда это?

- А мало ли, не все ж солодеть в вашей карамели.

- В нашей? А ваша где карамель?

- Может на небеси, чего прицепился? Глаза бежали за дома, к полям, к первому росчерку петушиного крыла на просыхающем навозе, к чмокающей под копытами зернистой земле.

Весенние ветры, как лады на гармонике, перебирают свисты ракитных кустов, песню петуха, первый звон жаворонка. Все это далеко где - то, но долетает до цеха, заглушает грохот, закладывает уши, заволакивает глаза отчужденностью от машин и пьянит когдатошним пасхальным дилиликаньем.

Этого Ваня не видел, не чувствовал, как и всегда размашисто плескался после работы в умывальной и готовился бежать в ячейку, оттуда - домой, из дому - в столовку, на пред - пасхальное собрание, а с собрания может быть на ночное безбожное шествие.

Быть на собрании ему не пришлось, - у столовки его окликнула Маруся Катаева:

- Филиппок! Знаешь, меня направляют за сто пятьдесят верст в колхоз работать.

Ваня окунулся в блеск ее глаз, вспомнил все разговоры с нею и пробормотал:

- Уезжаешь? Как же так, вот неладно - то...

- Что ты? Там будет комсомольская ячейка. Почему неладно?

Может быть оттого, что уже темнело, или оттого, что Маруся уезжала, но Ваня решился на то, что ему много раз хотелось сделать: он взял Марусю за руку и заговорил о том, что она, Маруся, самая лучшая в ячейке. Это - одно, а другое - то, что ему с нею, с Марусей, море по колено, что... Маруся почувствовала, что у нее вырастает множество новых рук, которыми она обнимает Ваню. Она не дослушала, засмеялась, за себя и за Ваню решила, что собрание обойдется без них, и заторопила его к набухающей водою реке.

Они бродили по набережной, сворачивали в кофейную, ненужно дымили зачем - то купленными папиросами, плевались и опять дымили. Перемывали кости товарищам по ячейке, говорили о партии, о том, чем и кем они хотят быть, чему хочется и что мешает им учиться. Притворялись усталыми, искали возле приземистой церкви пустых скамеек, сплетались на них руками, а когда рядом садился кто - либо, спешили глянуть, много ли прибыло воды.

После полуночи губы, руки и груди их ныли, но расстаться им было трудно. Ваня дал Марусе слово, что завтра придет на вокзал провожать ее, Маруся взяла с него слово, что он к первому же выходному дню пристегнет еще один - упросит кого - либо отработать за него - и приедет к ней в колхоз.

- Вот здорово будет!

Маруся скользнула в калитку, исчезла за углом дома, а Ване казалось, что она еще не все сказала ему, вот - вот вернется, и он долго глядел в глубину двора. Утром, перед чаем, мать сказала ему:

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.