Спасение на водах

И она отчужденно повернулась к стенке.

Кандидов долго не мог заснуть.

Он чувствовал себя в стенах чужого дома. Не своя любовь дышала рядом. Он был все - таки для всех в этом доме посторонним. И зависть к другим, недавно еще своим, а теперь тоже чужим людям растравляла его бессонницу.

Еще в вагоне ему попалась «Правда». Там сообщалось, что молодежная бригада «Брокфут» (бытовая рабочая опытная коммуна футболистов) за вода - втуза «Гидраэр» опустила на воду и закончила испытания сверхмощного глиссера. Этот глиссер сконструирован и построен «пятеркой нападения Брокфута». Глиссер показал на испытаниях блестящие результаты. Вот что было написано в «Правде». И это была доподлинная, большая слава, строгая и трудная. Рядом были помещены портреты. Ухмылялся белобрысый лукавый Фома Руселкин. Исподлобья, взметнув бровь, глядел серьезный Баграш... Торчали вихры и блестели очки фантаста - изобретателя Карасика. Хмурился честный грубоватый Праксин. Сосредоточенно смотрела вперед, слегка выпятив ребячьи свои губы, конструкторша Настя Вальяжная. Не в силах сдержать радость, откровенно сиял «Нобка - Нободи» - вдохновитель «Брокфута», журналист и великий мастер перелицовывать классические тирады. Ах, хорошо бы сейчас потолковать с ребятами за жизнь, как говорится... Кандидов с завистью глядел на портреты. «Тоже ведь вот футболисты, а в «Правде». А меня, небось теперь никогда в «Правде» не напечатают. Слабо, слабо тебе, Антон» - твердил он сам себе.

Он проснулся очень поздно. Боль разламывала голову. Антон не хотел просыпаться. Он боялся яви. Он не хотел дня. Он старался отодвинуть его начало. Он накрылся с головой. Но день настиг его и под одеялом. И начинался теперь день какими - то низменными звуками.

Курлыкала вода в унитазе. Взыграл примус, засипел и испустил дух.

Кандидов шагал. На него оглядывались. Он был грандиозен. Он был импозантен в широченных штанах, в серой мягкой шляпе и в пальто, покрой которого придавал еще больше размаху его плечам чемпиона и грузчика.

Он мягко ступал толстым шершавым каучуком подошв по уже прогретому асфальту.

Была весна. Был час «пик». Крошились букеты мимоз. Красный и синий Большой театр качался в детских воздушных шарах. Пронзительно умоляли уйти раздутые издыхающие чертики. Шоферов мучили отражения. Автобусы, проходя, дарили Кандидову его мгновенные шарики в своих лакированных боках. Карлик на выгнутых обрубках ног, сплющенный и скошенный, как параллелограмм.

Кандидов фланировал. Он надолго остановился у витрины наглядных учебных пособий, где были выставлены освежеванные человеческие торсы из папье-маше. В другой витрине его заинтересовали огромные часы под стеклянным колпаком. Минуты здесь отсчитывались скатывающимися по желобу металлическими шариками. Кандидов простоял десять шариков.

Москвичи, как водится, паломничали к реке. Ждали паводка.

Кандидова весна тянула к большой воде, к реке в разливу. Он был водник. Какие - то утиные инстинкты бродили в нем и тянули его к воде. Вместе с другими он пришел на берег. Москва - река текла за решеткой парапета, смирная, как слон в Зоологическом. И как в Зоопарке, люди пытались раздразнить ее, совали прутья, палки и бросали в нее огрызенные яблоки и камешки.

Боялись наводнения. Вдоль набережной ворота всех домов были зашпаклеваны и замазаны дегтем. Кандидов, не в силах отогнать зазорную ассоциацию, с провинциальным предосуждением глядел на вымазанные дегтем ворота. «У нас бы за такое дело» - подумал он и тотчас поймал себя: «А где это у вас? Нет у тебя нигде этого самого «у нас». Всюду - «у них». Но через замазанные ворота вошло чудесное и гордое воспоминание о времени, когда он отлично знал, где это «у нас».

Он был ударником тогда, ударником и тамадой. Он славился на всех пароходах и баржах особой ловкостью при разгрузке арбузов. Ему бросали арбузы прямо с верхней палубы. Он подхватывал их голкиперским приемом. Он был городским вратарем. В 1926 году - это был год небывалых разливов - Волга подступила к городку и осадила его. Была затоплена часть улиц. Волга ворвалась в город. Вода подходила уже к возвышенной части. Там стояла городская электростанция и помещались все учреждения. Надо было немедленно возвести дамбу и задержать наступление воды. Но как собрать народ? Как воодушевить его на спасение центра города? И тогда по предложению Антона - тамады по затопленным улицам проплыли лодки - глашатаи. На них рявкали оркестры. Жителей приглашали на долгожданный матч городской команды с командой соседнего правобережного города. И жители, яростные болельщики, не заставили себя ждать. На сухое место собрались тысячи горожан.

Кажется никогда в жизни, ни до того дня, ни после, не играл Антон с таким рвением. Он проявлял чудеса ловкости. Ловкость, казалось, соперничала с его решимостью, а решимость граничила с самопожертвованием. Нельзя было проигрывать этот матч. Необходим был выигрыш. Победные страсти горожан следовало потом «направить на общественно - полезное дело». Кандидов защищал не только футбольные ворота. Он защищал врата города от вторгающейся реки. И он защитил. Он сыграл «всухую». Когда прокричали «физкультура» победившей местной команде, перед разгоряченными и счастливыми зрителями появился председатель райисполкома.

- Все присутствующие мобилизованы на возведение дамбы, - сказал председатель, - на дамбу шагом марш!

Рассуждать было поздно. Марш грянул. Городок был спасен.

Через две недели Волга сняла осаду и ушла от земляных стен города. Подсыхающие лужи остались, как павшие кони отступившей армии.

Городские власти, не зная, как отблагодарить Кандидова, преподнесли ему медаль «за спасение на водах». Между строчек выцарапали слово «города». «За спасение города на водах».

Да, это была лучшая из игр, более важная для Антона, чем матч в Париже и Стамбуле. Это был генеральный матч его жизни. Он понял теперь это. К черту все! Надо вернуться к истокам, надо - к своим... Он решительно отправился сказать все Ладе.