Наша экономика в силу многих причин складывалась до недавних пор таким образом, что накопления, адресованные, если можно так выразиться, отраслям, производящим предметы потребления, и сфере услуг, туда попадали чрезвычайно урезанными. Тяжелая промышленность была средоточием финансовых, физических и нравственных усилий.
Да, было время искреннего аскетизма людей, которые предпочитали ходить в рваных калошах, небритые и голодные, но учиться делу у шикарно одетых и сытых на наши деньги иностранных спецов; было естественное презрение к тем, кто вместо того, чтобы сомкнуть революционные шеренги в невиданном походе за социалистическую промышленность, пристраивался, допустим, обслуживать нэпманов, — все это минуло, все осталось позади. Осталась позади и война, когда стальная пружина народной воли распрямилась и била в одну только точку... Пришли иные времена, и после долгих лет тяжкой, с потом и кровью работы, после всего, что перенесли и вынесли люди, потребность во внимании, повседневном, бытовом внимании, конкретном интересе к личности — каждой в отдельности — стала не просто значительной, но обостренной.
Экономическая диспропорция, в результате которой до сих пор проигрывает сфера услуг, оказывает влияние даже на «производственную активность» людей. Об этом свидетельствуют исследования видных экономистов.
Другими словами, даже самая творческая мысль может захиреть, самая яркая инициатива поблекнуть, если в столовой при заводе или НИИ, где обедаешь годами, подсозывают бурду вместо супа, замаскированный соусом хлеб вместо мясных котлет, подслащенную водичку вместо компота. Если в химчистке берут плату за то, чтобы пятна поблекли, а не исчезли, а в прачечной в ответ на ваши жалобы, что белье порвано, нахамят...
Этим летом я отдыхала на Истре в доме отдыха. Чудесный дом, выстроенный посреди леса. По дорожкам прыгают белки, лесные птицы поют над самым окном, в прозрачной тишине солирует ручей. В доме библиотека, буфет, телефон... «Какая продуманность, целесообразность, как все достойно мысли и умения поставить дело по-современному», — думалось мне. Но стоило начать жизнь в райском уголке... Официантки, молоденькие и почти сплошь рыжие, ставили на стол стаканы, похожие на приборы для дактилоскопических исследований, а стоило попросить их вымыть посуду, отвечали: «Вымойте сами, вы же на отдыхе, не заняты...»
Библиотекарша Галя открывала библиотеку, когда ей хотелось, то есть изредка и ненадолго, сердилась на расспросы и кричала, что у нее и так полно дел: она ведь еще и медсестра. Телефон, установленный в бухгалтерии, не работал из-за распрей одного из бухгалтеров с начальником местной АТС, расположенной чуть подальше, в том же подвале.
Люди нервничали, жаловались, им портили отдых в течение дня, а вечером, около одиннадцати, когда в комнатах зажигались торшеры и счастливчики, попавшие-таки в библиотеку, принимались за чтение, в коридорах неизменно разносился хриплый алкогольный рык администратора Лилова: «Енергию экономить! Спать! По месту работы сообщим!»
Я думала: «А если на место такого вот Лилова придет энергичный, грамотный экономически, смекалистый и честный парень? Изменится что-либо? Или обстоятельства всегда сильнее нас?»
Да, существуют объективные, экономического порядка причины, объясняющие, отчего профессии, относящиеся к сфере обслуживания, считаются неромантическими и неувлекательными. Но существование этих причин невечно.
Вы открываете газету и видите сообщение, что, скажем, в Ярославле если «первые четыре года семилетки ежегодный прирост бытовых услуг не превышал 8 — 10 процентов, то в последующие годы поднялся до 20 процентов». Вы прочтете о закройщиках ателье, увидите фото мастера-косметички, и ваше внимание, безусловно, задержит подпись автора статьи — это не журналист, не «бытовик», а секретарь обкома партии... Появились специальные министерства бытового обслуживания в республиках, экономисты заговорили о необходимости обосновать методику ценообразования в сфере бытового обслуживания, заместитель министра бытового обслуживания населения РСФСР Т. Ипатьева сказала со всесоюзной трибуны, что федерации нужно не только «закрепить кадры, но и принимать каждый год на работу не менее 60 тысяч новых специалистов». Специалистов. Не «заплечников», которые смотрят в рот мастеру со стажем, не мальчиков на побегушках, а выпускников высших и средних специальных заведений — техникумов и институтов службы быта.
То есть дело стронулось. Им занимаются на самом высшем уровне. Ему придают, как видите, государственное значение, и, как всегда, когда начинается дело новое, молодое, возникает нужда в молодых кадрах. Мало одного опыта, нужно образование, нужна энергия молодости, ее здоровая ненависть к косности, вкус к эксперименту, поиску, ее смелость, даже дерзость, ее неутомимость и фантазия.
Я встречалась с молодыми кондитерами, официантами, парикмахерами, закройщиками и продавцами, беседовала с лоточниками, брала интервью у таксистов. Все эти люди были моложе тридцати лет, а большинство моложе и двадцати пяти. Почти все они выбрали профессию случайно — по «стечению обстоятельств». В школе ни о чем похожем помину не было. Учить девочек, допустим, на пожарников в порядке производственной практики оказывается кое-где возможным, а подготовить из них кулинаров, продавцов кажется почему-то зазорным. Это «не трудовые навыки», другое дело — токарь или автоматчик.
Мне думается, причина пренебрежительного отношения к работе «бытовиков» и в такой вот школьной философии: юноши и девушки не имеют возможности вовремя познакомиться с профессиями, которые сейчас нужны стране позарез. Они питают к ним предубеждение, порожденное незнанием, проявляют высокомерие, которое должно быть чуждо психологии трудового человека.
Высокомерие это, складывавшееся годами, дает нынче горький результат. Сейчас нужно направить в сферу быта в четыре раза больше молодежи, чем в сельское хозяйство, и в два раза больше, чем в промышленность. Это говорят ученые-экономисты. И эта статистика тревожная. Дело идет туго, хотя, между прочим, хороший официант, предположим, повар или продавец зарабатывают никак не меньше рабочего или служащего, а бывает, и больше. А устоявшийся взгляд на то, что это люди без перспективы, пора бросать: жизнь-то движется.
В одном из новых московских салонов-парикмахерских работает Эдик Афонин. История его весьма поучительна. После школы он в силу сложившихся, традиционных представлений о «почетном» и «непочетном» труде поступил на завод, но работа у станка не нравилась ему. В свободное время Эдик занимался в художественной студии при Дворце культуры и, рисуя, охотно останавливался на прическе изображаемого человека. Возможно, его занимало, как разительно меняется лицо человека в зависимости от того, начесать ли ему на лоб простецкий чуб, взбить кок, прилизать волосы... Он все чаще думал, что мог бы стать, если бы учился, гримером или театральным парикмахером, где ремесло становится искусством, где есть простор для фантазии, где ты сопричастен настоящему творчеству, а что гайки да винтики — одно и то же, в глазах рябит. Любитель техники его не понял бы. Но Эдик-то любителем техники сроду не был. Он подумал-подумал и «рванул» с завода. Пошел в 79-е училище, окончил, потом попал в салон. И сейчас готовится к экзаменам в театральное училище на отделение художников-гримеров.
Эдик — очень молодой человек, сам, кстати, очень современно и красиво причесанный, охотно улыбается окружающим. Он без оговора потратит лишнюю минуту, рассматривая принесенный клиенткой журнал со снимком «модной головы», причесывая, обратит внимание девушки на особенности ее волос, порекомендует новую стрижку, массаж, пошутит. Очевидно, поэтому у него много постоянных клиенток. «Жилка» у человека. Да разве у него одного?
В каждом человеке живет какой-то талант. Мы горюем, когда обстоятельства тушат этот огонек души. Но особенно досадно, когда не обстоятельства — мы сами, исходя из ложных представлений, гасим его.
Один из экономистов — профессор Турецкий — предложил недавно интересную схему классификации услуг: материальные услуги, услуги в сфере обращения и услуги непроизводственной сферы. К услугам третьей сферы Турецкий справедливо относит тех, кто воспитывает, лечит, готовит кадры, работает на ниве журналистики.
Сфера быта требует равноправия, рвется из пеленок, из рук кустарей и разгильдяев в руки руководителей самостоятельной отрасли индустрии, оборотистых хозяев, спецов и знатоков дела. В дальнейшем мы постараемся рассказать о работе, о конкретных судьбах тех, кто стал «бытовиком», кто обрел не просто занятие, не только способ к существованию, но дело, способное заполнить жизнь, дать удовлетворение.
Лакейство, угодничество, о которых упоминал Костя Федоров, — это отнюдь не качества профессии, а скорее явление морального порядка, не зависящее от рода занятий, выбранных человеком. Мы попросим ответить на вопросы, которые у вас возникнут в связи с поднятыми проблемами, министра бытового обслуживания населения РСФСР товарища Гандурина. Мы приглашаем обсудить вопрос большой социальной и экономической важности студентов-плехановцев и студентов учебных производственных комбинатов, продавцов и закройщиков, официантов и парикмахеров, школьников и учителей, хозяйственных и комсомольских деятелей.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.