– Мне важно спасти Володьку. Нет, не от суда, если он виноват. Как человека. От его же совести. Люблю его. Поверите ли, как брата. Наших младших у нас с вами нет теперь. Я ведь для вас не младший? Плохо жить без старшего брата, плохо – и без младшего. И Володька мне как брат теперь. Дрожу над ним. Даже когда в футбол играет. Чтоб травму не получил, дрожу. На стадион ходить перестал. Да, так вот... Вон и Малыха. Он уже за себя побаивается, потому Елышева выпотрошит.
Я ожидал увидеть парня такой же яркой внешности, как Малыха. Вышел же к нам, за КПП, чистенький, аккуратный старшина, ростом ниже среднего, ладно скроенный, в целом симпатичный, но с жестким взглядом.
Завидев Малыху, он в удивлении растянул улыбку, поспешил к нам, протянул крепкую руку с длинными пальцами.
– Вот этот товарищ, – сказал Малыха, – занимается смертью Надькиного отца, ну, и Веркиного, понятно.
Мы с Малыхой уговорились, что именно так он начнет: важно было увидеть, как станет реагировать на известие о смерти Сличко старшина. А тот равнодушно ответил:
– Значит, он умер? Послушаем.
Но я ему не поверил: было ясно, что о смерти Сличко он уже знал. Знать он мог, и не побывав сам ночью в Крутом переулке. Мог узнать – уже полдня ведь прошло – от кого-то, от той же Софьи. Но если узнал, то... быстро. Значит, ему надо было об этом узнать? Или кто-то поспешил ему сообщить?
– Время у тебя есть? – спросил Малыха и, не дожидаясь ответа, предложил: – Пошли на кладбище посидим.
«Подходящая будет обстановка для беседы», – подумал я, но здесь поблизости действительно уединиться больше негде. Елышев не возражал. Он вообще вел себя так уверенно, словно ничего не боялся. А может, хотел показать, что ничего не боится?
– Так в чем дело? – начал он сам, когда мы уселись на первой же от входа скамейке, спрятавшейся в кустах.
– Меня и тебя могут подозревать в убийстве ихнего отца, – быстро сказал Малыха.
Я обратил внимание на эту фразу. Насчет нее мы не уславливались, только насчет самой первой, и поэтому Малыха вполне мог упомянуть и о тетке Павлине, парень ведь знал от Веры, что ее тоже убили. Елышев же как-то неловко пожал плечами, словно пытался изобразить недоумение или сам себе удивился, что не нашел подходящего слова. Он потому и спросил, лишь бы что-то спросить:
– Сразу обоих подозревают?
– И в раздельности тоже, – буркнул Малыха. – Так что давай не темнить. Дело не только в том, что он умер. Черт с ним. Дело в том, что он тайно приехал. Верка мне утром рассказала, да я верить не хотел, а вот они подтверждают, что его приговорили в сорок пятом к расстрелу, а он сбежал, скрывался столько лет.
– Во, какой! У меня солдаты в самоволку сходить не рискуют, а он... – Елышев решил пошутить, но обстановка не располагала, и Малыха перебил его:
– Ты отвечай на вопросы. Лучше ведь, когда без протокола?
– А кто знает? – уклонился Елышев. – Мне бояться нечего.
Однако он о чем-то напряженно мозговал, замешательства скрыть не мог, и я это видел. И он видел, что я вижу и ему не верю. Он пытливо посмотрел в мое лицо, отвел взгляд, снова посмотрел. – Расскажи, как провел прошлую ночь, – предложил я, глянув на часы: они отмерили уже половину пятого – нет, я ведь уже почти профессионал, так что шестнадцать тридцать. – Имей в виду, что все можно легко проверить. Но для начала знай вот что. Прокурор хочет, чтобы, прежде чем. до вас до всех следствие официально доберется, он убедился в вашей непричастности. Это и следствию поможет, и ему, и вам. Поэтому мы здесь. Теперь отвечай.
– В части меня ночью не было.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.