Весь мой последующий рассказ – о том, как эта идея пробивала себе дорогу.
...В двух шагах от дома Анны Ханукаевой ведут озорной хоровод хохочущие горожане. Живой, увлекающий своим ветром круговорот радости – даже не верится, что все это выковано из меди. Пьедестала у памятника нет, да и не памятник это вовсе, ибо воплощенная в композиции идея городского праздника стала реальностью.
Вот как объясняет понятие «праздник» автор одного социологического труда: «территория жизнедеятельности, которая располагается вне сферы материальной пользы и соотносится не столько с миром средств, сколько с миром идеалов».
Несколько излишне наукообразно, в меру туманно, в меру красиво, но я охотно принимаю это определение – главным образом потому, что в нем есть слова «территория жизнедеятельности» и «мир идеалов». Они, эти слова, нравятся мне уже тем, что неплохо работают на тему этих заметок.
Праздник обычно представляют в виде многолюдных и многознаменных шествий, зрелищ, торжеств на специально выделенной для этого территории.
Давайте представим себе праздник как такую «территорию жизнедеятельности», на которой торжествуют победу идеалы, воплощаясь в зримые, украшающие город и жизнь горожанина, предметы, вещи, здания, способные напомнить ему о том, что у него были предшественники и будут продолжатели.
Базилика Анчисхати, например. Реставрированные в своем первозданном виде дома улицы Шавтели. Фольклорный музыкальный театр в бывшей церкви святого Николая. Многофигурная скульптурная композиция «Берикаоба», поставленная у входа в детскую картинную галерею, хозяева которой всесильным своим воображением прокладывают себе пути в город своих прадедов. Или хотя бы совершенно прозаическое заведение – магазин фруктовых вод, где посетитель видит перед собой исполненный на фарфоре портрет Митрофана Лагидзе, человека, основавшего это как будто бы такое простое, но такое праздничное и тоже по-своему прославляющее город дело.
...Предметы, вещи, здания, дела, в которых дышит идеал. В которые вложена душа. Душа мастера, будь то каменщик или историк, столяр или поэт, архитектор или составитель фруктовых вод.
Вот какую «территорию жизнедеятельности» отвели в Тбилиси под праздник мастеров, чья одухотворенность – несчастье для холодных и равнодушных ремесленников, ибо она одним лишь фактом своего существования отменяет их ремесло.
Что же касается праздника в традиционном понимании – шествия, зрелища, представления, встречи, – то его идея, неотделимая от торжества воплощенных идеалов, также не замедлила осуществиться.
Задолго до того, как Тбилиси стал миллионным городом и уже не мог удовлетворяться отпущенными природой пределами, когда импровизация отступила перед железным натиском плана, когда ускорение ритмов жизни, ее механизация, удаление жилищ и рабочих мест от первоначальных очагов разорвали вековечные связи и как некое излишество поставили под вопрос стремление городских жителей к сопереживанию общей радости и общей беды, певец старого города поэт Иосиф Гришашвили грустил по тем временам, когда праздники духовного родства горожан выводили их на улицы Тбилиси из тесных комнат, из узкого дружеского и семейного круга.
Поэт грустил – на то он и поэт. А руководителям города грусть, казалось бы, не к лицу. И трибуна партийной конференции не лучшее вроде бы место для высказываний о том, что из городской жизни что-то уходит безвозвратно. Сила инерции такова, что и выстраданную, давно наболевшую мысль может развеять, как легкомысленную дымку.
Инерция угасла, отступила перед решимостью многих людей назвать вещи своими именами, всенародно высказать тревогу по поводу невосполнимых потерь. Произошло это на конференции коммунистов Тбилиси. Именно на ней и родилась идея вернуть городу праздник единения и общности.
Праздник назвали именем Тбилиси – Тбилисоба. Чтобы утвердиться, крепко стать на ноги и уверенно пойти дальше, ему надо было заручиться вниманием и поддержкой большинства жителей.
В воскресенье, 28 октября 1979 года, на первый Тбилисоба пришли более полумиллиона тбилисцев. Им было что праздновать.
Фрагмент средневековой городской стены, обнаруженный строителями подземного перехода под улицей Бараташвили и Колхозной площадью, положил начало удивительной новостройке. Несколько каменных глыб, проложенных узким кирпичом, воспламенили воображение архитекторов и художников, увидевших здесь типичную тбилисскую улицу, какой она была в те времена, когда ее охраняла крепостная стена. Они увидели ее так зримо, так отчетливо и ярко, что увиденное передалось множеству людей, пожелавших осуществить этот дерзкий проект.
Откуда-то появились мастера обжига старотбилисского кирпича и его кладки, искусные резчики по дереву, гранильщики брусчатки – знатоки и поэты ремесел, давным-давно, казалось бы, угасших. Пришли люди и принесли идеи, одна другой заманчивее: «Вот в этом доме откроем выставку-салон работ студентов Академии художеств». «А вот в этом доме восстановим городскую усадьбу конца прошлого века, соберем утварь, мебель, портреты, костюмы...» У архитектора Шота Кавлашвили, автора проекта реставрации улицы и всей заповедной части Тбилиси, вдруг обнаружилось множество соавторов и помощников. Однажды он встретил здесь Резо Габриадзе, известного кинодраматурга («Необыкновенная выставка», «Не горюй!», «Чудаки», «Мимино», «Кувшин», «Серенада»), человека, навсегда, казалось бы, определившего свое призвание и нашедшего в нем счастье.
— О чем задумался, Резо?
— Вот этот дом, Шота, он как будто бы специально создан для театра марионеток. В старом Тбилиси любили театр марионеток, знали в нем толк... Потом это искусство умерло. Я вот смотрю на этот дом и думаю, не согласились ли бы вы уступить его под театр.
— И ты бросил бы кино и взялся за это дело?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.