В спектакле «В людях» по Горькому она играла Алешу.

— Работали мы над этой ролью, все как полагается, по задачам, а мне представляется что-то розовое и голубое... Но что? Голубое и розовое... И вдруг осенило: отрок Варфоломей с нестеровской картины. Вот он, Алеша. А потом задумалась: почему? Алеша приехал к деду после смерти отца. С Волги. И после широкой воды, простора — сразу скованность, зажатость, ожидание боли, душевной и физической. «Откуда в людях зло берется?» — вот что он хочет понять, вот куда направлено его внимание... А на картине Нестерова как раз и был простор, была открытость, и все было голубое и розовое...

После первого просмотра сижу в гримерной — стучат. Леонидов. Посмотрел, хмыкнул сердито: «Кгхм» и ушел. На другой день — опять прогон. И снова Леонид Миронович приходит ко мне и говорит: «Объясните мне, пожалуйста, что это такое. Смотрю я на вас и все время картину одну вспоминаю. Нестерова. «Отрок Варфоломей». Понять ничего не могу... Там краски совсем другие — светлые, а здесь сумрачно, темно. Что такое?

В глазах у вас, что ли, есть что-то такое? Скажите, вы видели эту картину? А? Вы об этом не думали?» А я и ответить ничего не могла. Голову на руки уронила и заплакала.

Как все-таки трудно понять, почему великий Станиславский не разрешал мхатовцам сниматься в кино. Современный актер равно принадлежит и театру и кинематографу. И изменить это положение не в силах даже самый гениальный деятель театра. Но, к сожалению, на каком-то этапе можно было искусственно отстранить актера театра от кинематографа. Поэтому сегодняшний зритель почти не имеет представления о таких величайших артистах МХАТа, как Леонидов, Грибунин, Лилина. А о Тарханове, Хмелеве, Качалове, Добронравове знает лишь по ничтожному числу фильмов. А ведь в то же самое время жили и работали в полную силу и в театре и в кино Ильинский, Кторов, Гарин! Невозможно даже представить этих актеров вне кино. Но случись так, какой бы неоценимой утратой для искусства это было бы!

Я беседую с Евгенией Николаевной Морес, и меня не покидает мысль: как жаль, что я так мало видел ее на сцене и как жаль, что сыграла она меньше, чем должна была сыграть... Да, ее талант актрисы переплавился в талант педагога, но не за счет ли ее артистического дара? И можно ли утверждать, что, будь ее актерская судьба более разноплановой и счастливой, она с меньшей душевной отдачей относилась бы к своим ученикам?

— Мы очень часто занимались дома у Евгении Николаевны, и ее дом был нашим домом. Я и сейчас с удовольствием вновь пошла бы к ней учиться. — Это слова Татьяны Лавровой.

— Она человек невероятной доброты, — говорит Галина Волчек. — И она не бросает учеников, которые давно уже стали артистами. Часто приходит к нам в театр, смотрит, как играет, например, ее любимица Таня Лаврова, и волнуется так, будто на сцене не Таня, а она сама... Наш театр был создан при ее огромном участии. Евгения Николаевна и репетировала с нами и играла в нашем первом спектакле. А мы тогда и выбрали ее из всех педагогов студии потому, что были убеждены: именно она сможет увлечься нашей мечтой, проникнуться студенческим духом.

— Все, что объясняла нам Евгения Николаевна, она пропускала через события своей драматической жизни, — говорит Ирина Мирошниченко. — Наверное, поэтому она, как никто, умеет «подсказать» актеру.

Я прошу Е. Н. Морес привести пример такой «подсказки», и она начинает вспоминать:

— В «Растратчиках» была такая сцена. Мой отец все растратил. Приходит полиция, и его уводят. Предполагается, что на каторгу.

Я, хотя и рассталась с отцом в раннем детстве, очень его любила. И вот в прощание с Тархановым я, как говорят актеры, подложила то, что я своего настоящего отца никогда больше не увижу. Даже сейчас, когда я себе это представляю, у меня горло перехватывает, а тогда это чувство было во мне очень живо. Я цеплялась за Тарханова, плакала навзрыд.

На репетиции Станиславский подозвал меня:

— Вы хорошо играете, всем очень нравится (он не сказал, что ему нравится, сказал: всем). Я не вхожу в вашу тайну, в то, что вы подкладываете. Но вы слишком глубоко переживаете. Возьмите то же, что вас волнует, но облегчите. Мальчик 10 — 11 лет не может так прощаться с отцом...

И тогда я стала «подкладывать», что отец от меня уходит, но не навсегда, а очень надолго. И Станиславский, посмотрев, сказал: «Вот теперь так...»

Станиславский умел подсказывать не только в ролях... У меня всегда было очень много работы — по 32 спектакля в месяц. И вдруг выпала полоса, когда я оказалась в простое. Я страшно заскучала. И в один из таких дней у меня дома зазвонил телефон. Подняла трубку — Станиславский.

— Здравствуйте... Я узнал, что вы в горестном и подавленном состоянии. Не горюйте. Ваша печаль временна и случайна. Работа у вас будет.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.