Синяя птица Евгении Морес

— С подносами — так с подносами. Все равно буду в театре!

С тех пор она ежедневно делает очень тяжелую гимнастику. Тогда же она изобрела и свой способ тренировки голоса.

— Квартира у нас была холодная. Кухня не отапливалась. Утром войдешь — вод водопроводным краном сосульки. Я приходила туда утром и занималась. Мне очень нравилось, как разносчики кричали: «Яблоки, яблоки... Уголья, уголья...» Вот я ж пыталась распевать, как они. Связки стали как канаты. И сейчас в школе-студии я своим студентам такие упражнения рекомендую.

Станиславского она впервые увидела в 1922 году, когда держала экзамен во МХАТ.

— У него были очки, но когда он слушал меня, то взял еще ж бинокль. Меня это страшно рассердило: ишь, хочет мне показать, какая я маленькая. А он смотрит на меня и хохочет. И чего хохочет — не знаю... «Сколько вам лет?» — спрашивает. «Восемнадцать», — ответила я и очень на него обиделась. Нет, думаю, я здесь не останусь...

Ее приняли, и она осталась. Но посещать занятия не смогла. Нужно ведь было еще жить на что-то. И она работала делопроизводителем и еще стояла в Консерватории на контроле. Там не только деньги давали, но — что было гораздо важнее — еще и двести граммов черного хлеба.

— И вдруг приходит служащий из Художественного театра: «Почему вы не появляетесь?» Что было делать? Мой отец но происхождению француз. И мы считались французскими подданными. А в то время французским подданным полагался от какой-то международной организации паек. И мы с мамой пошли куда-то в Брюсовский переулок, разговаривали с какой-то женщиной. Мама сказала, что вот ее дочку приняли в Художественный театр, а заниматься она не может, потому что нам не на что жить. Мы хотели бы получать паек, но предупреждаем, что все равно перейдем в русское подданство. И та женщина ответила: «Паек вы получать будете, а ваших слов я не слышала. Но если ваша дочь станет актрисой, вы, может быть, меня вспомните». И теперь я могла учиться.

...Однажды на репетиции Константин Сергеевич спросил меня: «Почему вы сегодня не так внимательны, как вчера? Что-то мне в вас мешает... Что вы вчера делали?» Если бы этот разговор состоялся сегодня, я бы, наверное, не сказала ему правду. А тогда я не стеснялась. «Вечером, — говорю, — в Консерватории на контроле стояла, а потом надо было постирать, кофточку заштопать...»

Константин Сергеевич начал постукивать по столу пальцами: «Запомните. Как человек я вас жалею, но как художник не могу оправдать. Вы не имели права прийти на репетицию неотдохнувшей. Я отменяю занятие. Видите, — а в зале сидели знаменитые Тарханов, Хмелев — из-за вас и они сегодня не будут репетировать. Больше никогда так к театру не относитесь». А вскоре мне и зарплату установили.

Она говорит об этом с благоговением. Я же не могу проникнуться тем же чувством. А может быть, Станиславский должен был сначала поинтересоваться, и на какие средства живет актриса, а потом учить ее «отношению к театру»?

В репертуаре Е. Н. Морес были детские роли, разумеется, не только потому, что природа наделила ее маленьким ростом.

— Меня всегда интересовал маленький человек, я старалась понять, куда устремлено его внимание — ведь именно в направленности внимания проявляется сущность человека.