Силуэты

Молодые люди, уверенные в своих чувствах, не побоялись гражданским браком бросить вызов общественному мнению. В Екатеринбурге, не скрываясь, они поселились вместе. Марья Якимовна, уверовав с первых дней знакомства в талант Мамина, поддерживала его во всех трудных обстоятельствах. Оба жили дешевыми частными уроками, отнимавшими до двенадцати часов в день. Однако Дмитрий Наркисович не опускал рук, продолжая работу над романом и рассказами. Он упорно посылал рукописи в редакции петербургских и московских журналов, и они так же упорно возвращались автору с отрицательными отзывами...

Летом 1881 года Дмитрий Наркисович поехал в Москву, все-таки надеясь продолжить образование в Московском или Петербургском университете. Марья Якимовна хотела поступить на Высшие женские курсы Герье. Однако с подачей заявления в университет Мамин опоздал. Тогда он решил задержаться в Москве, с тем. чтобы еще и еще раз попытать счастья в журналах. На этот раз ему повезло.

Завязались личные отношения с редакциями в Москве и Петербурге, рассказы и очерки пошли во многих изданиях. Все это явилось результатом огромной, упорной, ни на минуту не прекращавшейся литературной работы.

Посланный из Екатеринбурга в «Отечественные записки» рассказ «Золотуха» привлек внимание М. Е. Салтыкова-Щедрина. Великий сатирик почувствовал в начинающем писателе сильный талант. Между Маминым и Салтыковым-Щедриным завязалась дружественная, откровенная, на равных, переписка. В начале 1884 года, сообщая о печатании романа «Горное гнездо», Салтыков-Щедрин сетовал на правительственные притеснения. «Чувствуется какая-то усталость всюду, – с горечью отмечал сатирик, книга не интересует, а всякий выписывает газету или иллюстрированный журнал».

На свое-сотрудничество в «Отечественных записках» Мамин возлагал большие надежды. Этот журнал и своим демократическим направлением и умным руководством Салтыкова-Щедрина как нельзя более был близок Мамину. Писатель чувствовал, что здесь его талант обрел бы подлинную силу, здесь, поддержанный искренним сочувствием, он расцвел бы как нигде. Но надеждам не суждено было сбыться. На четвертой книжке, где появилось окончание его романа «Горное гнездо», журнал по решению правительства прекратил своё существование. Закрытие этого журнала было сильнейшим ударом по демократическим силам страны.

И пошла полоса неудач. Журнал «Устои» только начал выходить, но из-за цензурных, придирок скоро прекратил существование. Страшному разгрому подвергся старейший демократический журнал «Дело». Мамин утратил сразу три журнала демократического направления, с которыми он связывал свою литературную судьбу, свое будущее. Оставались лишь благонамеренные журналы либерального направления. В них-то и пришлось печататься Мамину, никогда не опускавшемуся до сотрудничества в подданнических изданиях.

Десять лет жизни в Екатеринбурге стали годами напряженной творческой работы. Поразительной была трудоспособность Дмитрия Мамина. В Екатеринбурге он создал романы «Приваловские миллионы», «Горное гнездо», «Три конца», многочисленные повести, десятки рассказов. Все вместе представляло широкую картину жизни Урала, изображенную рукой большого художника, открывало читателях совершенно неизвестный до того обширный уральский рабочий край.

Критики того времени много и увлеченно писали о рассказах Мамина-Сибиряка. Но странное дело: отмечая яркое дарование автора, глубокое знание уральской жизни, не замечали социальной остроты писательского глаза. О романах же, широких полотнах уральской жизни вообще не появилось даже краткого отзыва, что задевало автора.

Долго не ладилось с изданием книг. Лишь в 1888 году, спустя шесть лет после первых публикаций, не без труда появились два тома «Уральских рассказов», которые в цензурном комитете расценивались как «красные». Из полусотни опубликованных к тому времени рассказов Мамин, осуществляя сокровенный замысел, отобрал для этих книг лишь тринадцать произведений.

Еще два года спустя и спустя четыре года после публикации в «Отечественных записках» появилось отдельное издание «Горного гнезда». Жить, печатаясь только в журналах, не имея новых изданий, было трудно.

В Мамине-Сибиряке, изображавшем уральскую действительность, критики зачастую видели всего лишь этнографа или бытописателя и не замечали, что впервые в русской литературе им был отображен во всей неприглядности «его препохабие» капитал и слуги его – капиталисты-заводчики, да еще уральские капиталисты-заводчики, ощущавшие себя хозяевами жизни вообще и, само собой разумеется, хозяевами жизни трудового люда. Писатель твердой рукой, резкими красками рисовал «жизнь во мгле» заводского рабочего, его лютых эксплуататоров, не оставляющих надежды на помощь и спасение откуда бы то ни было. Он исподволь, но неуклонно подводил читателя к мысли, что дальше так продолжаться не может, что самое великое терпение – терпение русского рабочего – неизбежно должно истощиться. И что тогда?

Горнозаводские рабочие Урала и в те годы составляли почти шестьдесят процентов горнорабочих России. Их полная оторванность от передовых людей и центров – до бога высоко, до царя далеко – определяла полную безнаказанность хозяев. Жестокость не знала меры, забитость людей – тоже.

В романе «Приваловские миллионы» пером талантливого писателя-реалиста изображалась жестокая и беспощадная борьба вокруг захвата богатейшего наследства заводчика Привалова. В самом неприглядном. свете представал . в романе «Горное гнездо» владелец многочисленных Ку-карских заводов Лаптев, для которого прообразом послужил мультимиллионер П. П. Демидов, «один из анекдотических людей России», по определению Мамина, и вся многочисленная продажная челядь, окружавшая «владыку», жаждавшая урвать и свою кроху с его стола.

Вчерашние помещики-заводовладельцы, располагавшие даровой рабочей силой, дабы увеличить доходы, которые сами текли за счет каторжных условий труда, искали новые, наиболее эффективные формы эксплуатации вольнонаемных рабочих. В романе «Три конца» управляющий заводами Голиковский так определяет свою «программу»: «Я смотрю на рабочую силу, как на всякую машину, – и только. Ни больше, ни меньше. Каждая машина стоит столько-то и должна давать такой-то процент выгодной работы, а раз этого нет – я выкидываю ее за борт. Разве может быть самолюбие у паровой машины?.. Лучший пример для нас – Европа, в особенности Англия. У нас рабочие страшно распущенны, и необходимо их субординировать. Будем учиться у Европы».

Рабочие ответили на притеснения Голиковского решительной, правда, не организованной стихийной забастовкой, в результате которой омертвела вся заводская округа. Мамин-Сибиряк первым в русской литературе показал силу рабочего елинеяиа,даправленно-го на защиту своих прав. Эти первые, самые, первые проявления рабочего движения на Урале были провозвестниками будущих грозных битв рабочего класса с царизмом. В рассказе «Золотуха» смотритель золотых приисков, пьяница и развратник, инородец Бучинский пренебрежительно отзывается о русском народе: «Самый проклятый народ... Я говорю вам, в высшем градусе безнравственный народ...»

Мамин-Сибиряк, до глубины души оскорбленный поношениями его со-. отечественников, в своих романах, повестях и рассказах выступал в защиту народа, подчеркивая как раз его высокие нравственные понятия, красоту и силу народных характеров. В «Уральских рассказах», освещенных светлым взглядом писателя на родной край, изображены люди самых разных профессий: мастеровые, крестьяне, лесники, бурлаки, охотники, старатели, священнослужители.

М. Горький в отзыве о рассказе «Башка» писал, что он «производит сильное впечатление, еще раз доказывая, что иногда и грязь не мешает человеку блестеть алмазами духовной красоты». Эту «духовную красоту» несли многие герои писателя. Таков у него Савка в рассказе «На шихане», выходец из рабочих, попавший в свое время в острог по недоказанному преступлению, вступающий в отчаянную борьбу с жестоким, тупым и самонадеянным управителем-немцем Карлом Ивановичем. «Ох, везде неправда, везде темнота, везде это самое зверство!» – говорит Савка, развивая ту мысль, что в лесу зверь лютует только с голоду, а человек может лютовать даже сытый, как этот немец. Ярко и сильно выписан бурлак Савоська в очерках «Бойцы». На берегу, в массе, он выделяется лишь особенным пьяным ухарством. Но как преображается этот человек в труде, становясь настоящим героем, когда уверенно и твердо ведет через пороги и шивера барку, груженную медью. «Савоська был именно такой творческой головой, какая создается полной опасностей жизнью. С широким воображением, с чутким отзывчивым умом, с поэтической складкой души, он неотступно владел симпатиями разношерстной толпы», – писал о нем Мамин.

В. Д. Бонч-Бруевич, старый большевик, управляющий делами Совета Народных Комиссаров, работавший с Лениным с первых дней Октября, прочитав эти рассказы в юности, писал, что они его «впервые натолкнули на мысль о необходимости борьбы за лучшую жизнь рабочих и крестьян».

Дух безвременья, апатия, о которых писал Мамину Салтыков-Щедрин, определяли общественную жизнь восьмидесятых годов. Некоторые либеральные органы все дальше уходили от идей революционных демократов и возлагали надежды на «конституционную монархию», а. народники – на крестьянство, не желая замечать, что Россия вступила на путь капиталистического развития, что в стране бурно растет пролетариат. Мамин-Сибиряк, стоявший в своем понимании расстановки социальных сил на голову выше многих своих современников, беспокоил иных редакторов, его творчество сознательно оставлялось в тени, так как не укладывалось в рамки их « программ ».

Журнал «Северный вестник» после выхода «Уральских рассказов» поместил оскорбительный отзыв: «Хорошо владея техникою литературного дела, г. Мамин слишком полагается на свое умение и спешит занести на бумагу каждую мысль, хотя бы и не додуманную, и каждое впечатление, хотя бы и мимолетное и непроверенное. Оттого общая литературная физиономия г. Мамина, несмотря на его несомненный талант, отличается неопределенностью, почти бесцветностью». Отзывы реакционно-монархической печати были еще более резкими.