Мы сидели в читальном зале, когда я решил доказать Наташе, что у меня сильная воля. Сидели втроем: Володя, Наташа и я. Приближались экзамены на аттестат зрелости. За окном бушевала весна, звенел и струился перебродивший воздух. А здесь, в зале, было душно, пахло клеем и старой бумагой. Заниматься не хотелось. Я смотрел в окно и видел на ветке набухшие темно - зеленые почки. Казалось, они вот - вот лопнут брызгами нежных,

тонких листьев. Я подумал, что с некоторых пор стал очень похож на эту ветку: внутри у меня тоже что-то грозило лопнуть. Я стал думать об этом странном сходстве и еще о том, что экзамены, наверное, специально устраиваются весной для воспитания у студентов силы воли.

Вот тут-то Наташа и сказала ледяным голосом:

- Костя, у тебя совсем отсутствует даже элементарная сила воли. Экзамены есть экзамены. К ним надо готовиться...

С Наташей в последнее время произошло что - то непонятное. А может быть, это со мной произошло непонятное? Не знаю, может быть. Но когда эта девчонка смотрит на меня, мне начинает казаться, что она видит насквозь все мои мысли. От этого странного ощущения я не мог избавиться и стал даже избегать Наташу, но, когда ее не было, мною овладевало какое - то беспокойство...

Все это пронеслось еще раз в моей голове, пока Наташа сосредоточенно читала следующую страницу. Я не обиделся на нее, но решил доказать, что сила воли у меня есть.

Я долго не знал, как это сделать.

Экзамены уже подходили к концу, когда я вдруг вспомнил один разговор с Наташей. Произошел он еще прошлой весной. Мы ставили очередную сатирическую инсценированную газету. В одной из сцен должен был появляться Байрон и жестоко бичевать Дон - Жуана - одного прошлогоднего десятиклассника. Наташа - редактор газеты. Она догнала меня во дворе, когда я уже уходил домой.

- Костя, - сказала Наташа, кусая длинную травинку. - Байрона будешь играть ты. У тебя байроновские волосы. Правда, я вынуждена добавить «и только», но для инсценировки этого достаточно. А нос мы тебе переделаем.

Потом она бросила измятую травинку и ушла. Наташка всегда говорит мне колкости. Но теперь я вспомнил про Байрона и очень обрадовался. Теперь - то она увидит, что сила воли у меня есть!...

Парикмахерская находится в нашем же доме. Я сел в кресло, и три зеркала сразу с трех сторон резко и надсадно крикнули мне в самые уши, что волосы у меня действительно красивые. Я подавил их крик и мрачно сказал парикмахеру:

- Наголо!

Наверное, мне все - таки было жалко волосы, потому что я ни с того ни с сего почувствовал неприязнь к парикмахеру: он был маленький, щуплый, весь в веснушках и совсем молодой. Я все думал о нем, пока он жужжал надо мной, как оса. Почему он выбрал себе эту профессию? Закончив работу, парикмахер зачем - то подул на меня, как на горячую картофелину, и побрызгал одеколоном «В полет». Мне расхотелось о нем думать. Я смотрел на свои уши: они так торчали, что их следовало бы приклеить к вискам, хоть на время выпускного вечера.

А выпускной вечер начался через час после того, как я вышел из парикмахерской.

Я нарочно дождался, когда все соберутся, и с замирающим сердцем вошел в зал. Не помню, как меня встретили: я смотрел на Наташу и торжествовал. Она подбежала ко мне, вся сияющая, с большим белым бантом, и сказала:

- Костя, какой же ты молодец! Имея золотую медаль, идешь на стройку рабочим. Что ни говори - у тебя очень сильная воля!

Вот так так! Она даже внимания не обратила на то, чем я хотел ее поразить. Кончилась торжественная часть вечера, а я все стоял у окна и думал. О многом я тогда передумал.

Первый раз в жизни я обиделся на Наташу, и, странно, как раз тогда, когда она хотела сделать мне приятное. Мне было обидно, но не за себя, а за нее. Нет, просто она не знает, что стройка - мое заветное желание, моя давнишняя мечта.

Весь вечер я только и думал о том, что ответил бы Наташе. Я рассказал бы о себе все начиная со дня рождения.

В тот день, когда я родился, началась война. Я, конечно, не помню своего первого и единственного свидания с отцом. Мне было всего три дня, когда он уходил на фронт. Мое первое жизненное воспоминание связано с последним известием об отце. Я смутно помню длинные, красивые мамины пальцы, сжимающие белый листок бумаги. Было очень тихо, а с бледного маминого лица сбегали крупные слезы. Я испугался, что так тихо и что мама плачет. Мне казалось, что она теперь так и будет неподвижно стоять все время, позабыв обо мне и о том, что мне страшно. Может быть, именно в тот горький день я полюбил незавершенное папино дело, не осуществленные до конца его горячие, большие мечты. Отец был гидростроителем. Я представляю его по фотографии, которая висит над моим письменным столом. Отец стоит на днепровском берегу, ветер рвет на нем одежду. С ним много людей, это строители: бетонщики, каменщики, монтажники. Лицо у отца счастливое. Ровные белые зубы открыты в улыбке. Глаза смеются, пытливые и веселые. В тот день пустили Днепрогэс.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.