Л. - это одна из той идейной верхушки, которую оказалось в состоянии выделить из себя старшее студенчество. Она мечется по коридорам и аудиториям, она воодушевлена своей ролью и это придает ее внешности воинственный вид.

В разговоре с профессором она как бы говорит: «Вот видите, это - я, все та же Л., несмотря ни на что...»; в конспиративных беседах с дружественными ей «коллегами» она как бы торопливо шепчет: «Смотрите, это мы, а там - «эти», они. Между нами - ничего общего»; но при встрече с нами - в ее терминологии «с этими» - она предпочитает молчать, загадочно кривиться улыбкой и... зеленеет от злости.

- Ваше мнение, тов. Л., об этом учебном годе? Не правда ли, чувствуется приближение перелома - университет заживает новой жизнью? Подчистится студенчество. Нужно смелее быть с профессурой, она должна прислушаться к возникающим у студентов запросам. Сейчас такое время, когда больше, чем когда - нибудь, студенчеству и профессуре нужно договориться. Необходимо ликвидировать глухое недовольство и упрямое непонимание друг друга. Вы - старшие - должны первыми пойти на все это, - так я умышленно забрасываю ее всем этим ворохом скрытых вопросов, чтобы заставить ее высказаться. И с каждым моим словом я ощущаю, как поверх искривившегося в искусственной улыбке ее лица, в ее взгляде затвердевает злость. Мне кажется, что в ее зрачках вырастают две выгнувшие спину кошки, ощетинившие свою электрически поблескивающую шерсть и приготовившиеся к прыжку.

И когда она отвечает, торопясь, чуть побрызгивая слюной, я, наблюдая всю ее напряженную в презрении и ненависти ко мне фигуру, думаю: «вероятно братья таких вот женщин сваливают в море, за рубеж и чорт их знает еще куда, после всех «перекопов», взятых нашими армиями ценою тысячей жизней». И от того, расставшись с Л., я слышу как бы возникающий внутри меня боевой мотив, под ритм которого мне радостно делать все, чтобы только скорее исчезли эти мрачные герои дооктябрьского вуза.

Мятеж

Переполненная аудитория гудит сотнями голосов. Лица незнакомые, но все те же студенческие лица. На площадке между кафедрой и скамьями, амфитеатром уходящими вверх, - немногочисленные группы. По их жестам, по их суетливости заметно, что они распорядительски выделяют себя из всей остальной массы. Это - самочинные вожаки, заправилы. Я и Дмитрий - двое чужих среди окружающих нас молодых лиц. Мы чувствуем, что нас щупают взглядами, мы чувствуем, что против нас предубеждены, что аудитория как бы начинена порохом, готовым взорваться при малейшем нашем прикосновении. Мы брошены сюда факультетским исполбюро для проведения чрезвычайного собрания. Перед нами то, что можно было бы назвать «кулацким восстанием», если допустить сравнение борьбы внутри вузов с гражданской войной.

Это одно из отделений факультета, растрепавшее свои только - что создавшиеся выборные организации, расколовшее их на непримиримые лагери и пошедшее за кучкой самочинных вождей.

Мы знаем, что перед нами масса, возбужденная и обманутая демагогической клеветой ее вожаков, и наша задача во что бы то ни стало вы рвать ее из - под их влияния и погасить возбуждение.

Наступает минута, и Дмитрий, поднявшись на кафедру, сильным, металлически звучащим голосом объявляет об открытии собрания. На нем лежит первый ответственнейший шаг овладеть присутствующими, чтобы открыть путь докладчику...

По тому хладнокровию, под которым чувствуется воспитанная воля, по тому осторожному и одновременно смелому такту, с каким выступал Дмитрий, было сразу заметно, что он в совершенстве владеет искусством воздействия на массы.

Между ним и выжидательно замершим собранием натягиваются напряженные, готовые каждое мгновение порваться нити, и он осторожно и крепко схватывает их. Его осыпают градом реплик, он как бы не слышит их, выступающие выкрикивают короткие спичи, бросаемые ими в аудиторию как поджигательные ракеты, и, слыша в ответ одобрительный гул, они делают выпады, остро задевающие Дмитрия, но он ловит другую минуту и ловкой речевой хваткой бьет противника его же оружием.

Он подавляет своей энергичностью, он вносит в массу раздвоенность и сомнение, он колеблет ее единодушное остервенение, и тогда он или ослабляет нити, рискованно соглашаясь и как бы солидаризуясь с противником, или же натягивает их до предельной остроты, уже властно грозя оборвать их и этим бросить собрание в пучину анархического разгула страстей.

И подумать только, что все это накаленное раздражение было вызываемо кучкой доживающих свои дни вождей - остатками сугубо - интеллигентского студенчества.

И теперь, вспоминая статную, эффектную фигуру краснознаменца Дмитрия, окруженного кольцом оголтелых людей, того самого Дмитрии Фурманова, который безвременно вырван смертью из наших рядов, я представляю себе, какое удивленное возмущение должен был переживать он, глядя на их безнадежное и злое сопротивление. Он, который в то время только что вернулся с ударнейших участков фронта, он, не раз глядевший в глаза смерти, черными южными ночами уходя в рискованнейший поход в тыл врагу на Кубани и выдержавший напор мятежа в далеком Семиречьи.

Романтическая весна

Незаметно наступила весна. Уже миновали туманы, севшие снега, и вечерами город как бы налит воздухом; попросторнели его улицы и плошали.

После лекционных часов, проведенных в закупоренных еще аудиториях, где теряется всякое представление о временах года, - на улице тебя неожиданно поражает какое - то осязательное переживание простора и бодрости. Лабиринт города и привычная тропка твоего пути домой затягивают тебя.

В один из таких часов вечернего возвращения с занятий я как - то мгновенно и впервые осознал всю ту перемену, которая незаметно произошла во мне самом в результате всех тех впечатлений и переживаний, которые принес этот первый, близившийся к концу, год студенчества.

Окунувшись в университетскую жизнь, резко отличную от всего, предшествовавшего ей в нашем опыте, и со всем энтузиазмом отдавшись ей, мы сами подверглись ее неизбежному воздействию на нас. И вот я шагаю, погруженный в размышления, из которых каждое сплетено с каким - нибудь (а их тысячи) животрепещущим вопросом этой жизни.

А в вузе в это время, кроме обычно закипающей весенней страды, когда в торопливом темпе заканчиваются курсы, и студенты горячатся, как пчелы перед концом взятка, - впервые читались «директивные», как их кто - то окрестил, лекции. Это было одним из первых завоеваний студенчества, сросшегося с революцией и прихватившего с собой в университетские стены свежего воздуха. К этому моменту несколько притихли потерпевшие не одно поражение белоподкладочники, и часть профессуры признала правоту настоятельных требований молодого студенчества.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.