Хотя за свои ноги Штопор был спокоен, однако, он знал, что отец ему житья не даст. Отец его был сапожник, - здоровый бородатый, с руками, черными от вара. Шесть дней в неделю Штопор вел с ними споры о Комсомоле, но в седьмой, в воскресенье, отец напивался пьяным и учинял «политический террор», употребляя колодки, ремень и другие репрессии.
А в понедельник на работе Штопор снова обзывал комсомольцев «крупой» и «пистолетами» в ответ на предложение записаться в Комсомол. В обеденный перерыв он усаживался во дворе, в тени опрокинутого котла вместе с Васькой. Хрустя хлебом, он сочувственно прислушивался к Ваське, обещавшему открутить голову Петьке Мещерякову председателю комсомольской «яичницы».
Дни шли за днями и были похожи один на другой. По вечерам Штопор и Васька встречались на пустыре за огородами, шли в горсад, редко на бульвар и делились впечатлениями. Говорили о девчатах, о киношке, говорили обо всем, чтобы только не говорить о Комсомоле.
С каждым днем Васька мрачнел, непривычно супил рыжую бровь, и Штопор догадывался, что близок час, когда Петьке Мещерякову отольются все невзгоды и обиды. Его брало раздумье: полно, так ли уж стоит избить комсомольского секретаря. Давно ли они вместе дули в очко и казанки, разве не с Петькой водили они голубей и разве не все остальные ребята с ним. Если бы не отец, он, пожалуй, и сам... Но взгляд на хмурое Васькино лицо сразу отрезвлял его: он молчал и ни о чем Ваську не спрашивал.
В один из понедельников кепка Штопора была надвинута ниже обыкновенного, скрывая синяк на лбу, величиной в гривеник. Ворот рубахи был застегнут наглухо; на спине и на груди синяков хватило бы на полумесячную получку. Вел он себя странно: мимо извещения о собрании ячейки он прошел смирно, зато сердито пнул ногой попавшийся по дороге ящик. Когда Петька Мещеряков насмешливо справился, - что пишут в газетах и почем на базаре рыба, - Штопор кротко отвернулся и углубился в работу.
Весь день молчал и смущенно поглядывал на Ваську. После гудка он взял его под руку и вышел с ним за ворота.....
- Пойдешь сегодня в сад? - спросил он Ваську после некоторого молчания.
Даже сквозь веснушки было видно, как покраснел Васька.
- Не пойду, - ответил он, делая вид, что любуется мостовой.
Но Штопор был настолько занят своими мыслями, что не стал доискиваться причины странного Васькиного поведения. Он рассеянно потрогал компрометирующий синяк и обернулся к Ваське.
- Я когда - нибудь поломаю голову моему отцу, - сказал Штопор с мрачным отчаянием. - Ремень, - куда ни шло, но бить колодкой по голове, - это уже не модель...
Штопор сел на скамейку, снял кепку и показал Ваське синяк.
- Больно? - спросил Васька.
- Или уйду из дому, - продолжал Штопор, не отвечая на праздный вопрос, - пропади он трижды со своими колодками.
- За что же он тебя так отделал? - полюбопытствовал Васька.
Штопор помолчал, смущенно царапая пятно на брюках. Потом решительно повернулся к другу.
- Слушай, Васька, я не знаю, почему ты не хочешь вступать в Комсомол! Я решил записаться еще давно, когда было у нас первое собрание, но заработал от отца такую оплеуху, что у меня чуть не выскочили зубы. Если бы я записался все - таки, отец оставил бы от меня одну подкладку.
- Конечно, - продолжал Штопор с излишней горячностью, - я не говорил об этом ребятам, - засмеют, черти полосатые. Но теперь я махнул на все рукой. Мы с тобой товарищи, Васька. Если ты идешь против Комсомола, - это твое дело, а я, все - таки, записываюсь. Может быть, ты со мной поссоришься из - за этого, - делай, как знаешь. А лучше бы ты тоже записался, а, Васька?
Васька молчал.
- Верно, Васька... я сегодня приду на собрание подавать заявление, - давай вместе напишем.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Из записок польского комсомольца, пытавшегося покончить жизнь самоубийством.