На этом пути

упорный рокот стройки

во всю Сибирь гудит.

Н. Асеев

Жизнь тлела. Унылый рахитичный городок, низкорослый уродец, коптил серое небо. Чахлые пустыри, хилые деревушки, редкие староверческие села, вымирающие шорские улусы ползли навстречу тайге.

Червоточина безвременья высушила у заштатного городка спинной мозг. Приземистые бревенчатые домишки карабкаются в гору бестолковыми грязными уличками. Вот ток и лежат, вот так и лежат они дурнями у ног быстрой синеглазой реки Томь.

Чем только живут? Душные каморки, заставленные нелепым скарбом - массивными пузатыми комодами, огромными сундуками, тучными столами, затейливыми самоварами, - они знают лишь сонный, тошный мрак, обжорство, пьяные слезы, частые роды, похороны. Что еще? Решительно нечего предъявить городку. Никаких доблестей. Никаких достопримечательностей. Никаких событий. Пять церквей, исправники, кладбище, полицейские будки и почерневшая от времени потешная крепость с оловянным гарнизоном.

Крепость родилась с городком. Сюда рекой Томь приплыл боярский сын Топорков и построил острог. Было это в 1618 году. Сооружение имело прямое назначение - сторожить границу Московского государства, дабы на нее не посягали «враги», как - то: калмыки, татары и другие кочевники. Новое поселение назвали Кузнецком, вероятно оттого, что в округе бродили татары, именовавшиеся кузнецами: они выламывали в скалистом Алтау руду, плавили из нее в печурках чугун, который шел для котлов, таганков, стрел.

Военная крепость возникла несколько позже, в 1622 году. Спустя сорок лет ее сожгли джунгары. Однако вскоре острог был вновь отстроен. У ворот его установили пару игрушечных пушек, украшающих сегодня подъезд местного музея. До 1800 года на башне расхаживал часовой. Потом он исчез. Крепость была сокращена по штату. Отныне сюда стали свозить уголовную мелочь, правонарушителей - да именитых городских пьянчужек, выходивших из дозволенного статута. Это - Кузнецка история.

Глухое безвременье обрекало заброшенный край, затерявшийся вдали от исторической дороги. Именно таким представлялся он «государственному преступнику» Федору Михайловичу Достоевскому, коротавшему тут два мучительных года (1859 - 1861 гг.).

Болотная топь, завладевшая огромной котловиной, видела одних куликов да уток. На холмах попадались козули, зайцы и неизбежные охотники.

Это - живое.

К югу горами и лесом вился сумасшедший, разорванный тракт - гиблая, клейкая хлюпь, охраняющая миллионные пласты рудного железа, которым, по свидетельству старинных летописей, положительно заряжен весь горный Тель - бес и Темир - Тау. Кузнецкая округа застыла суровым массивом. Неприютная каторжная земля держала в своих недрах астрономические богатства. Миллиарды тонн лучшего угля, похороненные в Алтау, - они пугали трусливую мысль импотентов из кузнецкого каменноугольного общества. У золотушных дельцов, разумеется, были планы. Жалкие, вымученные, бесплодные проекты. «Общество» робко мечтало возвести на берегу реки Кондомы, что выше Кузнецка, металлургический завод. Прикидывали, высчитывали, измеряли, выписали, наконец, французского инженера Карие, тот даже чертежи составил. И надорвались.

Не по силенкам было тщедушным коммивояжерам русского капитализма поднять тяжелую глыбу Кузбасса. Им ли освоить страну Тель - бес, когда не то, что рельсового пути, то и сносного тракта проложить туда не решались.

Жандармская цивилизация вполне была обеспечена необходимыми трактами. Пусть Сибирь была прошита редкими нитками железных дорог. Зато костьми арестантских партий проложен другой путь - немыслимый, подлый путь, но которому шла закованная в кандалы русская революция.

Этот тракт знает лишь тюрьмы да каторжные централы.

Взгляните на карту. Чем жили тусклые сибирские городки? Что они записали в свой исторический актив? Вот Челябинск - граница Сибири. Старая Челяба - огромный каменный массив тюрьмы, мрачный ящик, окруженный пугливым табором карликовых домишек. Вот Каинск - серые улички ведут туда же: в тюрьму. Вот Мариинск, вот Ачинск, вот Красноярск, вот Иркутск - тюрьма, острог, тюрьма.

Что могут они сегодня рассказать? О погребенных живьем в мертвых домах? О декабристах, которые «во глубине сибирских руд» хранили «гордое терпенье»? О Николае Чернышевском, спрятанном в гиблом Вилюйске? О большевиках, лучших из лучших, цвете нашей партии, пронесших через Владимирку и Колесуху в эшелонах смерти неумирающую бодрость?

Ну, а что выросло здесь примечательного в веках? Что осталось прочным памятником созидательной силы, творческой мысли, живой неугасающей энергии?

Устройте сегодня перекличку этих романовских инвалидов, коченевших от сонной одури на историческом тракте, на том самом тракте; где тоскливая кандальная музыка раз и навсегда перекрыта бодрым мажором социалистической индустриализации. Инвалиды ничего не скажут кроме давно уже изъеденных ржавчиной слов: «исправник», «острог», «архиерейский дом», «полицейская будка», «жандарм», «каторга»...

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.