Кабул появился через час после вылета из Ташкента. Коричневое плато среди снежных гор. Серые низкие здания и заборы. Почти час самолет ходил по кругу — ввинчивался в Кабульскую впадину.

Ночь была бессонной. Но, несмотря на усталость, она испытывала странное состояние внутренней готовности к чему-то неожиданному. В салоне — приглушенный свет, слишком слабый, чтобы читать, и слишком сильный, чтобы уснуть. Стюардесс нет — их обязанности выполняли здоровенные парни. И еще этот затянувшийся полет по кругу. И навевающие тоску серые тона внизу. Привычной картины города нет — квадраты саманных построек, и все. Но вот самолет произвел посадку, и краски резко обновились: вышло солнце, запестрели на галерее здания аэропорта разноцветные одежды. У самолета сразу появилось много людей, в том числе солдаты, мужчины в штатском, все с автоматами. Снова стало тревожно на душе.

...Третье августа — день ее рождения — стало и днем прощания с домом, с друзьями. Грустный вышел праздник. Девчонки ревели, ребята хмурились. Разговор не клеился. Мама держалась из последних сил, рассеянная, все ходила из комнаты в комнату, передвигала стулья, переставляла чашки на столе. И вдруг резанула мысль: а ведь она теперь так не скоро увидит их лица, такие милые, родные. Да и увидит ли?.. Язык ни у кого не повернулся бы произнести эти слова, но они будто висели в воздухе: предстояла ведь не загородная прогулка... В военкомате сказали: предупредите родных, чтобы скоро писем не ждали. Письма идут долго. Но Алле повезло. В самолете вместе с теми, кто летел в Афганистан работать, оказались и музыканты из ансамбля «Пламя». После недельных гастролей они возвращались обратно, в Союз. С ними и отправила Алла первое свое «афганское» письмо, бодрое и жизнерадостное. Такими будут все ее письма оттуда.

В советском госпитале с нетерпением ждали подкрепления. Прибыли на рассвете. Но военный палаточный лагерь уже не спал. Не спал и госпиталь, в котором Алле предстояло работать, а точнее, прожить два года. Ее поселили в модуле вместе с четырьмя девчонками: инфекционной сестрой Наташей Петеневой из Кемерова, анестезиологом Лидой Бабковой из Красногорска, Таней Коростылевой, медсестрой реанимации из Севастополя, санитаркой Мариной Бахаревой из Астрахани. За два года сроднились они так, что сами не могли потом понять, как же раньше-то существовали друг без друга. Их объединила не только общая крыша над головой. И даже не то, что оказались почти ровесницами. Самым главным оказалось другое: общее дело. Одно — на всех.

Когда-то древний лекарь, вступая во врачебное сословие, давал Гиппократову клятву: «Клянусь Аполлоном-врачом, Асклепием, Гигией и Панакеей (богинями чистоты, здоровья и исцеления) и всеми богами и богинями, беря их в свидетели...»

Лекарь присягал отдавать свои силы и свое разумение больным. Обязался не причинять им какого бы то ни было вреда. И не разглашать ничего, что он увидел бы или услышал о личной жизни людей, с которыми сталкивался — неважно, при исполнении долга или в обычном общении, «считая подобные вещи тайной». «Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь и свое искусство... и считать научившего меня ему наравне с моими родителями...»

Там, в Афганистане, в госпитале, Алла тоже давала клятву Гиппократа — такова была традиция и таков порядок: всякий медик, переступивший порог госпиталя, принадлежал уже не себе, а больным.

Там же нашла она прекрасных учителей: хирурга Олега Федоровича Попова и анестезиолога Михаила Ивановича Яворского, терапевта Нину Васильевну Михалеву и инфекциониста Валерия Викторовича Болдырева.

Училась у них многому. Но, прежде всего, милосердию. Чем больше видела крови, боли, тем яснее понимала: оно «выплавляется» из других человеческих свойств, не существует само по себе. Милосердие означает и доброту, и благородство, и решимость, и волю! Да, волю! В наше энергичное время милосердие — прежде всего действие. Действие, направленное на спасение того, кто попал в беду. Видеть мучения человека тяжко. Есть такая пословица:

«Врач умирает с каждым из своих пациентов», — старинная и точная. И все же врач, медсестра должны быть мужественными перед лицом страданий и даже смерти. Истинное сострадание проявляется не в слезах — в деле.

Бывает, что к больному страшно даже прикоснуться, но если надо... Бывает, что больной капризничает, но у медика нет права на раздражение. Алла очень ясно осознала: если дано все это вынести — и простить, и не побрезговать, и заразы не побояться, и боль причинить, когда лечение того требует, если жалость к больному не парализует, а мобилизует, — значит, белый халат тебе по плечу и не будет в тягость. И она смело входила в инфекционное отделение, научилась перевязывать самые страшные раны, перетаскивала тяжелораненых. Ее любили больные, спрашивали: «Когда дежурит наша Аллочка?» А она дежурила практически ежедневно. Без выходных. Потому что вместо десяти штатных лаборантов в госпитале работало трое, не хватало чуть ли не половины медсестер, санитарок. И приходилось за троих сидеть над микроскопом, а потом бежать в перевязочную или помогать в процедурном кабинете, или просто с ведром и тряпкой драить полы.

И все равно ей казалось: мало, мало делаем для этих ребят, идущих под пули, теряющих в свои 18 — 19 лет руки, ноги, мечущихся в тяжелом бреду. Откуда же, думала она, в них такая сила, твердость, мужество? Ведь еще вчера были совершенно обычными мальчишками. Но вот надели военную форму и стали героями. Что это, сказочное превращение? А может, дело все в том, что лишь серьезные испытания, как лакмусовая бумага, проявляют то истинное, настоящее, что есть в каждом человеке?

Вертолетчики в дни операций вставали с зарей и по 10 — 12 часов проводили в воздухе.

— Получаем «радио», — устало рассказывал один из них, — в такой-то роте, такие-то координаты — раненый. Забрать можем только мы, потому что рота воюет наверху, в горах. Значит, влезать туда нам. А там никакой посадочной площадки нет. Вот и висишь в метре от земли в разреженном воздухе, того и гляди завалишься. Расчет тут нужен абсолютно точный... Ошибиться они не имели права. Потому что от них зависела жизнь товарищей. Сначала от них. Потом от медика. Но, увы, авиация и медицина не всесильны.

Уходили солдаты, мальчики восьмидесятых. Уходили навсегда, в солнечные, ясные дни, хотя обязаны были жить и жить, радоваться, влюбляться, растить детей. И это было самой страшной, чудовищной несправедливостью.

Рядовой Сережа Бережной из Калужской области...

Рядовой Шурик Афанасьев из Воронежской...

Рядовой Алеша Крымов из Белоруссии...

Лейтенант Геннадий Лебедев, москвич.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.