… А сердце в горах

От молодых мамаш с грудными младенцами на руках. От степенных молодых отцов, которым в пору бы еще лазить по окрестным скалам и палить из ружей. Хорошо было даже от вида согбенных стариков и старух, станцевавших свои предсвадебные лезгинки, наверное, еще в прошлом веке. И вот теперь на остатке сил приковылявших сюда, чтобы увидеть, как пляшут их правнуки, чьи свадьбы еще впереди, чтобы укрепиться в сознании: жизнь продолжается...

Однако кое-что в этой традиции оставалось непонятным. И объяснения типа «так было всегда» не прибавляли ясности. Ясность пришла постепенно, и, как ни странно, не здесь, а когда мы побывали в других аулах и селах Дагестана, отдаленных от этих мест десятками, а то и сотнями километров. Узнав, что мы недавно побывали в Кубачах, нас обязательно, улыбаясь, спрашивали:

– Ну как они там – все работают? И тут нее поясняли:

– Они ни минуты не могут без дела, обязательно в руках какая-нибудь работа.

Что правда, то правда. В других аулах мы видели и стариков, греющихся под солнцем на завалинке, мужчин за игрой в нарды, женщин, судачивших о своих делах, мальчишек, гонявших футбольный мяч. На улицах Кубачей такого не встретишь. Они вообще пустоваты. Может, поэтому нас и удивил председатель поссовета Магомед Гаджиисаевич Никаев, сказав, что по последней переписи тут 1835 жителей. Судя по улицам, не скажешь. Пройдет старик, подгоняя ослика с вязанкой хвороста, девушка с двумя перекинутыми через плечо кувшинами воды, и можешь быть уверенным, что следующий прохожий тоже будет идти с делом или по делу.

Как-то, запутавшись в лабиринте узких улочек, мы попросили пробегавшую мимо девчушку лет десяти показать нам дорогу к гостинице. Как видно, свободное время у нее было, а роль гида нравилась. Она что-то спрашивала о Москве, о чем-то рассказывала сама. Но что интересно: стоило ей, приспосабливаясь к нашему ходу, пойти шагом, как Бика Гокчиева извлекла из полиэтиленового мешочка с яркими клубками шерстяной пряжи спицы и пестрый недовязанный носок и с этого момента уже без остановки вязала. Шла, разговаривала, смеялась, объясняла встречным подружкам, кто мы, а ее пальцы сами собой ловко набрасывали петли на спицы, и носок с замысловатым орнаментом заметно прибавлял в длине. Тут и вяжут как-то по-особому: не спицей снимают или набрасывают петлю, а пальцами, и сразу две-три нитки, отчего вязка получается толстой и плотной. Пришей к таким носкам подошву, можно ходить, как в чувяках.

Когда на балконе или плоской крыше какого-нибудь дома увидишь группу сидящих женщин, невольно думаешь: ну, кумушки собрались перемывать кости соседкам. Подойдешь ближе – вяжут или вышивают.

Да что там будни! Возвращаясь от родника «глазной воды», девушки несколько раз делали остановку: дорога в гору, а за спиной до краев наполненный кувшин. Так вот, сбросив ношу, они садились у обочины и начинали вязать.

Об искусстве и искусности кубачинских златокузнецов пишут много и охотно и в самых высоких тонах. Мастерство их заслужило тех высоких оценок. Ну, а где что-то необычное, из ряда вон выходящее, там уж обязательно какая-то легенда или поучительная байка со смыслом.

Перескажу две, услышанные от самих кубачинцев.

Однажды турецкий султан осадил Кубачи и готовился взять их приступом. Жители аула пошли на хитрость. На крышах своих сакль они выставили рядами широкогорлые мугалы, предварительно набив их негашеной известью. Когда с рассветом турки изготовились к атаке, кубачинцы стали поливать известь водой, та задымила, и враги, подумав, что это пушки, решили отступить.

Вот вторая, чем-то схожая со сказкой о тульском Левше. Персидский шах, вступивший с войском в Дагестан, послал кубачинцам серебряную проволоку в волос толщиной с язвительной такой припиской: «В моем царстве мастера не чета вам, вон какие тончайшие вещицы умеют».

В Кубачах просверлили тот серебряный волосок и вернули шаху со словами: «У нас из таких делают водосточные трубы».

Конечно, обе истории, выражаясь высоким стилем, несколько гиперболичны. Я не в том смысле, что сомневаюсь, будто в Кубачах смогут просверлить проволоку... Я о другом. Вряд ли шаху и султану могло прийти в голову силой покорять кубачинцев или оспаривать их всеми признанное мастерство. И тому и другому была нужна не малоплодородная земля Кубачей или эти суровые скалы – нужно было искусство их мастеров, а грубым напором тут добьешься не многого: искусство в неволе умирает.

Город древних кузнецов Урбук еще в незапамятные времена достиг широкой известности на всем Кавказе, Ближнем Востоке и многих других странах. Сначала его знали под названием Зирихгеран (кольчужники), с XVI века его имя переиначили на турецкий манер – Кубачи, что в переводе означало то же самое – кольчужники.

Производство кольчуг, оружия, резьба по камню, бронзовое литье – эти ремесла известны аулу давно. Их мастерство описано в литературных памятниках еще IX столетия. А начало его, надо полагать, уходит еще дальше, во тьму веков.

Как оно зарождалось, почему возникло именно здесь, а не в соседнем ауле, сейчас уже никто не скажет. Бесспорно одно: если кубачинцы довели до совершенства свое ремесло, отразив в мастерски исполненных изделиях свой характер, то и ремесло наложило неизгладимый отпечаток на уклад их жизни, обычаи, традиции да и характер людей.

Ну вот хотя бы внешние приметы.

Как говорил Магомед Гаджиисаевич Никаев, в Кубачах живет 1835 человек, а всего кубачинцев тысяч шесть-семь. И все, где бы ни жили, по профессии ювелиры, граверы. Правда, тут нужно сделать небольшую оговорку. Пять уроженцев аула стали докторами наук (три медика, филолог, геолог), около двадцати защитили кандидатские диссертации. Двое вышли в писатели. Двести пятьдесят человек – с высшим образованием. Но какую бы профессию ни избрал кубачинец, еще раньше он получил традиционную, главную для аула специальность – златокузнеца.

Я спросил народного художника РСФСР, лауреата Государственной премии РСФСР имени И. Репина Расула Алихановича Алиханова, у кого он учился ремеслу. И услышал ответ, который ожидал заранее: