Сердечное начало

Главное в том, что театр этот особенный по самой своей сути — детский театр для детей. Это не тот тюз, со сцены которого взрослые дяди и тети притворяются маленькими. Но это и не та самодеятельность, о которой надо говорить со снисходительным умилением, чисто технические недостатки актерской игры покрываются. предельной искренностью ребят. Они верят в подлинность своих героев, они переживают все их чувства, как будто это происходит с ними самими. В конечном счете соответствие возраста героев и актеров дает то, что в театре считается самым трудным и основным с точки зрения правды жизни на сцене — искусство переживания.

Подтверждение этому можно найти даже в недостатках спектакля. Десятиклассница играет здесь роль женщины, которая по возрасту вдвое старше нее. Дело не только в несоответствии внешнего облика (которое с помощью костюма и грима можно снять), жизненный опыт актрисы не позволяет ей играть эту роль. Чувства героини оказываются в этом случае придуманными, а не переживаемыми. Отсюда — неверный тон, «пустые» монологи, неестественное поведение. Особенно это заметно рядом с ее партнерами, ребятами, которые играют, в сущности, самих себя, с полной верой в подлинность героев, в их чувства и поступки. С точки зрения актерских задач вся трудность их игры заключалась в том, чтобы поставить себя в те ситуации, в которые по ходу действия попадают герои пьесы. А сделать это было не так уж трудно, поскольку у юных актеров и их героев много сходного в жизни. Поэтому и была на сцене жизненная правда. Одним словом, успехи такого театра, как Магнитогорский тюз, лежат на пути точного выбора репертуара. Одним из принципов отбора пьес должен стать возрастной. «Взрослые» роли, если такие есть в пьесе, должны играть люди взрослые, которые на сцене будут показывать то, что вполне может быть в сфере их жизненно-

го опыта (кстати сказать, такая возможность у Магнитогорского тюза есть: он достаточно зарекомендовал себя, и в его труппу с удовольствием идут люди из заводской самодеятельности). При таких условиях на сцене будет то, к чему стремится каждый театр,— жизненная правда.

Лицо каждого театра определяют не только готовый спектакль, но и творческий тонус будней театра, его репетиций. Чтобы лучше и вернее понять театральный коллектив, на него нужно взглянуть изнутри. Поэтому я с удовольствием принял 'Приглашение присутствовать на репетиции.

Готовили спектакль «Цветик-семицветик» по пьесе В. Катаева. По существу, это не отличалось от репетиций в профессиональном театре. Репетировали по «кускам», перед актерами ставили задачи, были четко определены сквозное действие и сверхзадача каждой роли и всего спектакля — эти киты, на которых стоит реалистический театр. Но было на репетиции и нечто особенное, что отличало этот театр от «взрослого»...

Репетировали кусок, в котором герои пьесы — ребята — играют в космонавтов. Все усилия режиссера (Саши Кононченко) были направлены к тому, чтобы заставить актеров не исполнять роль, а увлеченно играть в игру, забыв о зрителе, «жить на сцене». Этот режиссерский прием вполне себя оправдал. Иногда актеры, увлеченные настоящей игрой, даже импровизировали текст. Юные актеры разговаривали, спорили, смеялись, фантазировали, как настоящие ребята во время настоящей игры. Со сцены не слышно было традиционно-писклявого голоса «травести» с заученными интонациями, которая старается подделаться под мальчишку и для которой в данный момент игра в космонавтов была бы всего лишь исполнением роли.

Глядя на это, я, между прочим, подумал о работе с детьми в кинематографе. Детские роли в кино нас убеждают потому, что их играют дети. «Травести» на экране! Это, пожалуй, вызвало бы только смех...

Видя готовый спектакль и репетицию, можно составить довольно полное представление о театре вообще: о его потенциальных возможностях, внутренних отношениях, творческом тонусе коллектива, о том, что принято называть лицом театра. Первое, что бросается здесь в глаза,— это творческий дух. Завет Станиславского о том, что «театр начинается с вешалки», стал девизом Магнитогорского тюза.

Все в этом театре построено на самодеятельности, или, вернее, на самообслуживании: все, что вокруг спектакля, делают сами актеры. Помимо героев пьес, им приходится «исполнять» роли помощников режиссера, рабочих сцены, даже билетеров. И во всем этом живет то, что называется творческим горением и без чего нет искусства.

Впрочем; с этого и начиналась история Магнитогорского тюза. А она небезынтересна...

У Саши Кононченко много профессий. Он заочно окончил Народный университет искусств, руководит цеховой самодеятельностью, и на его счету много спектаклей, где он выступал в качестве режиссера и актера. Может быть, больше других зная театр, он первый подумал о тюзе на общественных началах, о необходимости такого театра в городе.

Магнитогорский тюз начинался отнюдь не профессионально. Газеты

не печатали объявлений о наборе труппы. Все было гораздо проще. Саша обходил городские дворы, приглядывался к ребятам, потом подзывал кого-нибудь к себе:

— А ну, парень, почитай.

— Что вы, дядя, я не артист!

— Хочешь стать артистом?

— А научите?

— Если очень захочешь, научу. Приходи завтра...

Потом Сашу Кононченко видели в школах Магнитогорска. Он стал частым гостем на школьных драматических вечерах, но присутствовал здесь, как говорится, в корыстных целях: набирал труппу будущего театра.

Давно выяснено, что энтузиазм — «инфекционное заболевание». Саша «заразил» идеей будущего театра других. Образовался тройственный союз: Саша Кононченко, крановщик листопрокатного цеха Андрей Регулярный и работник Центрального клуба строителей Леонид Брохин. А скоро другом будущего тюза стал старейший артист Магнитогорского драмтеатра Иван Ефремович Данилин.