Сегодня и ежедневно

Так чего же она хочет: не думать о цирке, о премьере, о репетициях или «скорей бы снова начать»? По-моему, Тереза-маленькая слукавила, когда заявила о «надоевших гастролях». Ей лестно сейчас показаться этакой усталой и бесшабашной: мол, гори все ясным огнем, я отдыхаю. Не отдыхает она. Непрестанно думает о том, что Лайму надо скорее вводить в аттракцион, что хорошо бы Союзгосцирк расщедрился на новых зверей, а заявка на них уже несколько лет пылится где-то в управлении, чтобы подготовить совсем новый аттракцион, репетировать, репетировать, как это умел отец.

В конце минувшего года перед самыми ленинградскими гастролями муж Терезы Васильевны и отец Терезы-маленькой, прекрасный дрессировщик Ганнибал Наджаров скоропостижно скончался. Вся тяжесть репетиционной работы, вся дрессура легла на плечи девушки, которая обижается, когда ее называют маленькой. Она не маленькая. Она доказала это премьерой в Ленинграде. Она, до сих пор выходившая только на пять - семь минут со слонихой Монри и твердо знающая: если что случится, - сзади отец, - взяла на себя весь аттракцион. Так уж получилось: Тереза Васильевна слегла в больницу с тяжелым инфарктом.

Так - неожиданно и горько - начался настоящий дебют Терезы Дуровой, правнучки знаменитого Анатолия Дурова, основавшего неумирающую цирковую династию.

Сейчас они работают вместе: мама - заслуженная артистка РСФСР и дочь - еще без всяких титулов. Тереза Васильевна, памятуя о святых правилах педагогики, сказала мне доверительно:

- Она становится настоящей дрессировщицей. Это у нее от отца. - И добавила: - Только ей ни слова!

«Когда отец выходил на репетицию, я садилась где-нибудь сбоку и смотрела, смотрела, смотрела. Как он идет, как ставит корпус, как держит шамбриер, как следует за животными. Он очень быстро работал. Весь номер Монри он подготовил за девять месяцев: это очень мало. Если дрессировщиком надо родиться, то отец родился дважды дрессировщиком.

Я, когда начала работать самостоятельно, пыталась что-то по-своему делать. Бьюсь, бьюсь - не выходит. Вспоминаю, как это делал отец. Шел он здесь... Руку держал здесь... Подавал команду так... Ну-ка, попробую... Пробовала - и трюк получался.

Надо всегда помнить заповедь: если у животного трюк не идет - вини себя. Мы с Лаймой готовим сейчас номер - танго. Лайма будет моим кавалером, очень элегантным кавалером: на шее - бабочка, на передних ногах - белые манжеты с запонками. И все бы хорошо, но Лайма не попадает в такт музыке. Я было отчаялась: ну, нет у слоненка музыкального слуха - и делать нечего. А потом вспомнила: «Вини себя». Стала искать музыку. Наверное, сто пластинок перепробовала. Наконец, нашла старое-престарое танго «Брызги шампанского». И Лайма пошла, да еще как здорово!

Я со слонами больше всего люблю работать: они умные, все-все понимают. И хитрые. У нас Лаймочка пока только один раз в аттракционе выходит: приносит маме корзинку с сахаром. Мама берет из корзинки сахар для пони и самой Лайме кусочек дает. Так Лайма маленькая-маленькая, а сообразила: зачем выходить на манеж, когда корзинку с сахаром ей на хобот еще за кулисами вешают! Она ее ставила на пол и преспокойно все съедала. Я на нее кричу, а она смотрит невинно: мол, в чем дело, я же свое съела...

Таких примеров много, и все они наталкивают на одну мысль, - папа ее считал главной в дрессуре, - надо уметь опередить желание животного. Понять и опередить.

Правда, бывает и так, что все понимаешь, а сделать ничего не можешь...»

Монри вышла на манеж и не захотела работать. То ли просто каприз, то ли чувствовала себя неважно - трудно вспомнить. Номер не пошел, и разъяренная Тереза-маленькая увела слониху за кулисы. Потом дождалась конца представления - мрачно ходила по коридору, сжимала кулачки, шептала что-то, - вывела Монри на манеж и до полуночи гоняла с ней неполучившийся номер - раз, другой, третий. Это была совсем иная Тереза: не веселая длинноногая девчонка, которая хлопает слониху по паду, отталкивается от нее и - комплимент публике, а потом бежит по арене, и бархатный плащик парусом бьется за спиной. Это была совсем иная Тереза: собранная, властная, очень взрослая и мудрая. И Монри тут же уловила перемену в хозяйке, прекрасно уловила и работала без запинки - раз, и другой, и третий. А потом Тереза бросила арапник на ковер, протянула слонихе горсть рафинада, сказала ей традиционное: «Ай, бравушки! Ай, умница!», - села на барьер и снова превратилась в девчонку, в очень усталую девчонку, которая опять сегодня не выспится, потому что уже за полночь, а в семь утра - репетиция с Лаймой, и так каждый день.

«С животными надо обращаться ласково: они это ценят. За рубежом да и у нас тоже есть дрессировщики, которые бьют зверей. Если честно, из-под палки работа идет быстрее: животное боится и старается быстрее усвоить трюк. Но оно уже возненавидело дрессировщика и - поверьте! - обязательно найдет случай, чтобы жестоко отплатить ему за побои.

У нас в семье никогда не били зверей. Хотя от них нам порой доставалось здорово. Особенно маме «везло» на травмы: то заяц-барабанщик в живот ударит, то верблюд на ногу наступит. Но это случайность - с кем не бывает... А вот когда медведь на детском утреннике раскрыл пасть и пошел на мальчишку в первом ряду, и мама перехватила его, сунула в пасть колено, чуть не закричала от боли, и никто-никто не заметил, даже тот мальчишка ничего не понял - это уже необходимость. Это - мастерство дрессировщика. У мамы очень быстрая реакция на все, что происходит на манеже. И себя она никогда не жалеет...

Я вот думала: а могла бы я сунуть колено в пасть медведю! Вроде и могла бы, а знаете, как больно! Я очень боюсь боли...»

Она очень боится боли и, по словам мамы, падает в обморок, когда обжигается о раскаленную сковородку. Но когда пони ударил ее по ноге, покривилась чуть, довела номер до конца и только за кулисами не выдержала - застонала: было очень больно, а она все-таки боится боли. А вообще-то ей пока везло - тьфу, тьфу через левое плечо, чтоб не сглазить! - и травмы миновали ее.

Да она и не думает о них. Нелепо и странно воздушному акробату думать под куполом о том, как бы не упасть. Или яхтсмену во время регаты - как бы не утонуть. Или спортсмену-парашютисту, парящему в затяжном прыжке, - что парашют не раскроется...

В каждом деле есть доля риска. Конечно, у бухгалтера, сидящего за конторскими счетами, она сведена к минимуму. А у дрессировщика...

«Мне говорят: это не женское дело - цирк. Тем более возиться с животными. Мол, учишься языку - становись переводчицей, гидом, кем там еще. А здесь - грубость, нервотрепка да и опасно...

Вы заметили, что нигде, кроме цирка, нет такого количества династий. Сын сменяет отца. Дочь - мать. Мы выросли в цирке. Мы с детства знаем его запахи - запах сухих опилок, запах конюшен, терпко-сладкий запах гримерных. Мы с детства знаем радости цирка и горе, которое он порой приносит. Мы с детства живем в цирке и живем цирком. Так кем же я могу стать!»