Счет в нашу пользу

На слуху нынче — конъюнктура рынка, конкуренция. Но, пожалуй, лишь кооператоры начинают понимать в полной мере, что это такое. И пока в госсекторе — на заводах ли, в сфере обслуживания, в общественном питании — недоверчиво мнутся возле хозрасчета, как барышни у речки, пробуя, а не студено ли, кооператоры ахнули в воду, порой и не ведая, где этот самый брод.

Рискованно — согласен. Но кооперативное движение сегодня схоже с разведкой. Это — разведка боем в тылы бесхозяйственности, «экономной экономики», закостенелой лености ума и действия. И это же — прорыв в завтрашний день.

Их называют делягами и идеалистами, фанатиками и рвачами, отменными организаторами и хитрованами. Что ж, кооператив кооперативу рознь. Тридцатикопеечные пирожки (будто начиненные не нашей отечественной, а заморской капустой), шашлычный дымок, уносящий наши червонцы и слабые надежды на скорое изобилие, московский Рижский рынок, где штаны оцениваются в месячную зарплату инженера, — это накипь. И по меньшей мере опрометчиво судить по ней о «вкусе» всего кооперативного движения.

Более двухсот тысяч москвичей трудятся сегодня в кооперативах. Инженеры, рабочие, учителя, врачи, конструкторы, исследователи, программисты — мастера первой руки (неумехам там попросту нечего делать). Так что же, все они — рвачи и выжиги?! Не верится... Ведь именно кооператоры, не только с телеэкрана, а трудом своим дают нынче новое толкование НЭПу — Наведению Элементарного Порядка.

Это — стержень деятельности и завода-кооператива. На тех же производственных площадях, с той же техникой и оборудованием, при меньшем числе работающих промышленные кооператоры резко увеличили выпуск продукции, причем продукции качественной (вот когда заработал лозунг: «Лучший контролер — рабочая совесть!»), значительно повысили производительность труда. В нынешнем году планируется доход в 12 миллионов. Как распреде- лятся эти деньги? Три миллиона — государству, 5,2 — фонд заработной платы, остальное — на социально-бытовое строительство и техническое перевооружение предприятия.

Наведение элементарного порядка — первый, но очень существенный шаг.

В повестке дня одного из общих собраний среди прочих вопросов значился и такой: исключение из кооператива бригадира П. За что же исключали рабочего, еще вчера числившегося в передовиках, чей портрет неизменно красовался на Доске почета? За приписки! Он не каялся, не оправдывался, искренно недоумевал: как же так, не для себя, для бригады старался! Чтобы зарплата «красиво нарисовалась». Прежде такие «художества» проходили. Знали — приписывает, обманывает. И молчали — в бригаде, цехе, на заводе. Сегодня заговорили, да так, что бригадир опешил. И если по другим вопросам кооператоры спорили, высказывая различные, иногда прямо противоположные мнения, то здесь были единодушны — исключить!

— Да не рублей этих, что ты тайком в карман сунул, жалко, — выкрикнула одна из монтажниц. — Бог с ними! Ты на доверие наше наплевал, вот что обид но. Ну, как теперь с тобой работать? Оглядываясь поминутно, не обманешь ли...

(Знаю, что П., считая себя несправедливо, незаконно уволенным, подал в суд. Как обернется дело — никто не знает. А вдруг по решению суда вернется вороватый бригадир на завод? Вопреки решению коллектива, профсоюзного комитета...)

Почти треть работающих здесь — молодежь. Секретарь комитета комсомола Володя Сапрыкин — инженер в бюро инструментального хозяйства.

— Раньше я был «подснежником»: получал инженерную ставку 160 «рэ» и крутился между бумагами и райкомом. Отчеты, планы, справки, заседания... К концу дня — с ног валишься, а конкретного дела — почти ноль. Хотя в райкоме были довольны: взносы — без задержки, собрания — по графику, плановый «рост рядов» — в порядке.

— А теперь?

— Зарабатываю триста, для общественной работы освобожден один день в неделю. Здорово помогает комитет, групкомсорги. Ребята видят, что на производстве вкапываю наравне со всеми, не «белый воротничок»... Скажу честно, легче стало. Да и в райкоме к нам, первинкам, отношение иное: не на бумаги, на дело смотрят...

Я разговаривал со многими комсомольцами. Все сходятся в одном: жизнь заводской молодежи стала ярче, интереснее. С тех же субботников не безымянные деньги на безымянные нужды перечисляют, а конкретно: свои, заработанные — в Фонд культуры, в Фонд воинов-интернационалистов. Ребята в выходные работают на реконструкции заводского пионерского лагеря, создают творческие молодежные коллективы, которые нацелены на решение самых острых производственных вопросов. Подумывают об МЖК...

Завод-кооператив молодеет. В отделе кадров мне сказали, что средний возраст тех, кто пришел сюда в эти полгода, чуть выше тридцати лет. (Из управленцев самый «старый» — сорокасемилетний председатель-директор.) Немало ребят, только-только отслуживших в армии.

...Андрей Дюков окончил электромеханический техникум. На этом заводе проходил преддипломную практику. Воевал в Афганистане. Был ранен, награжден двумя медалями. Сейчас — электромонтажник.

— Меня отговаривали — в кооперативе, дескать, работа без продыха, там лишь деньги заколачивают. Чего скрывать, после армии деньги нужны. Я ведь человек семейный, а где еще 350 в месяц заработаю? И все же, конечно, не деньги главное. Отношения между людьми добрее стали. Мне это наш взвод напоминает: без товарищеской выручки, без доверия — хана...

Две тысячи четыреста человек (вместе с «договорниками») работают на кооперативном заводе НВА. Есть и «дочерние» предприятия: кооператив «Селект» — разрабатывает автоматическую систему управления, «Каучук» — налаживает производство пластмасс, «Символ» — ведет на заводе реконструкцию и новое строительство... А теперь вот и завод в Поти...

Я спросил у Юрия Сергеевича Королева, так ли уж все гладко, безоблачно?

— С поставщиками стало сложнее. Для них мы кто — частники! Если нам не поставят вовремя комплектующие, министерство сквозь пальцы посмотрит, а попробуй госзаказ сорвать? Так что от «авралов» не избавились пока. Правда, уговаривать людей не нужно, работают в полную силу.