Счастливые

— Черти, опять упустили аммиак! И вслед за разверзшейся тишиной в окно влетало комариное гудение газа. Дашков все время слушал завод, как слушает дирижер оркестр: опять валторна пропустила диез, а вторая скрипка пищит, будто ей наступили на хвост.

Химия плавно течет по запутанным внутренностям цеха, оборачиваясь то жидким аммиаком, то карбамидом, то, наконец, белоснежными гранулами удобрения — бисерной россыпью белого пшена. Горе, если кто-то где-то застопорит плавный поток. Астматично задохнутся насосы, люди наденут противогазы, а в круглой бездне гранбашни обезумеет скребок.

Только плавность, идеальная плавность! И Дашков добивался плавности. До пуска дневал и ночевал на монтаже; для инструкций выучил английский. Ругался. Выбивал из «Импортмаша» куда-то запропастившиеся запчасти, писал рапорты о столовой. Опять ругался. Просил в Совете Министров туалетную бумагу для иностранных специалистов, вел тонкие дипломатические беседы с субподрядчиками. Ругался.

— Не плохо торгуюсь, а?— не то обрадованно, не то грустно хвастался он, выбив у кого-то аппараты для «газировки».— Я ведь продавцом чуть не стал. Техникум закончил, да не пошло у меня. Перекинулся в политехнический. А теперь вот приспичило — вспомнил.

Подмосковные химики из Щекина слегка боятся его и зовут партизаном: не могут простить весенний «налет». Тогда он привез с собой из далекого Чирчика без малого полусотенную армию. Захватил на ночлег городской спортзал и потребовал у щекинского директора: «Учите!» Тот возмутился: «Но полсотни человек — это же черт знает что! Договаривались на пятнадцать!» У щекинцев был пусковой период, они нервничали, презирая гостеприимство.

«Ничего, останутся все пятьдесят,— решил Дашков.— Без подготовленных аппаратчиков я цех не пущу». И спрятал в карман отчаянную телеграмму своего зама по оборудованию: «Возвращайся немедленно Чирчик трудно Константин».

Наконец цех выбросил на транспортер первую порцию карбамида. Кричали «ура», лезли друг другу на плечи — посмотреть, хватали пригоршнями белые горошины, тайком совали их в рот: каково на вкус.

Главный инженер монтажа мистер Мол стоял рядом с Дашковым, напряженно щурившимся от бессонницы.

— Десять месяцев — это удивительный срок даже для вашей страны,— сказал он подошедшим корреспондентам.

Назавтра вся страна уже знала о рекорде чирчикских строителей.

В те дни жителям зеленого Чирчика снился карбамид. Снился по-разному— жидкий, сыпучий, гранулированный и вовсе ни на что не похожий, но карбамид, неотступный и неотвязный карбамид.

А под горячим небом, постукивая на стыках, уже мчались вагоны с белым бисером. Скорее, скорее на поля — подкормить ослабевщий от весенних капризов хлопок. Не биологи придумали беспощадные законы равновесия. Это приказ земли: взял — восполни, чем больше взял, тем больше верни. Председатели колхозов завалили Дашкова заказами: чирчикский карбамид оказался самым дешевым в Союзе.

Дашков спал в эти двадцать дней сорок два часа. Остальные четыреста тридцать восемь часов не выходил из цеха. С этажа на этаж, с противогазом на боку: еще рвались, не выдерживая ритма, привередливые технологические «нитки». Цех дышал аммиаком, выжигая слезы из глаз. А план уже рос, рос, прижимая цех к проектной мощности.

Тяжело пульсировал пульт — мозг цеха. Сюда по нервам реле и проводов бежали тревожные и радостные импульсы. Коротко взревев, зацветала зеленым огнем лампочка исправленного насоса. Суетились, на что-то злясь, самописцы отдела выпарки. И Дашков кричал в узкое горло селектора:

— Салехов, Салехов! Что у вас там? Следите за давлением пара!

Звучный бас его гулко катился по этажам, рикошетя от труб и колонок.

Когда-то, услышав этот бас, профессор Семенов затащил Анатолия в институтский хор. Четыре года в группе басов на голову возвышался среди всех веселый круглолицый парень. Четыре года прорывались на студенческие концерты многочисленные спортивные болельщики Дашкова: он был из лучших пловцов республики. Приехав после института в Чирчик, он настоял на строительстве плавательного бассейна. Проект оказался плохим. Дашков взял отпуск и сам переделал этот несчастный проект.

Так долетали до меня маленькие брызги его биографии. Сорок два часа сна. В комсомоле до тридцати двух лет. Значит, нужен цеху, нужен комсомолу. Иногда мне казалось, что и в жизни Анатолий выбрал мощный, жизнерадостный стиль — любимый свой баттерфляй.

— К сорокалетию Узбекистана мы вышли на проектную мощность,— во время коротенькой передышки сказал мне Дашков и посоветовал запомнить вот что.

Мы купили у голландской фирмы четыре карбамидных цеха. Чирчикский цех под Ташкентом — третий. Он смонтирован раньше двух других, и его карбамид самый дешевый... Но остался еще Лисичанский. И его можно пустить еще быстрее — за счет правильной отгрузки оборудования, за счет полной его комплектности, за счет тесной связи монтажников с химиками (зачем повторять старые ошибки?).