В этом году — сороковом в истории Советского Узбекистана — я побывала в Ташкенте и Улугбеке, поселке узбекских физиков, в индустриальном Чирчике и на древней земле Хорезма. Было много хороших встреч. Я расскажу о трех.

Встретив твою фотографию в журнале, читатель подумает: «Не знал, что у физиков бывают такие глаза». А кто-нибудь крикнет жене на кухню: «Тося, женщина-атомник! Иди посмотри». Жена войдет, вытирая руки о фартук, и скажет: «Наверное, нет детей». Она тебе завидует. Завидует твоей гордости, славе, знаниям.

Все думают, что ты очень сильная: такие у тебя глаза.

Но в этот вечер ты что-то очень долго идешь домой по поселку Улугбек, так долго, будто взбираешься на гору. В сумерках остриженная тута — как задранный в небо кулак. Тебе понятна ее скорбь: пустота. Ты трогаешь теплую кору дерева и шепчешь: «Как я устала, тута!» И кажешься себе тоненькой-тоненькой былинкой в огромном беспокойном мире. Сейчас, после заката, в кишлаках женщины сидят на порогах своих домов. На них накатывается прохлада с сонных безбрежных полей, Какое это счастье — не знать! Рожать детей, пропалывать хлопок, готовить пищу — и не знать. Не знать яростного, бессонного беспокойства, пронзительного отчаяния неудач. Женщина — это дом... Постой, а чьи же это слова? И тогда возвращается самая страшная в твоей жизни ночь.

Днем муж сказал: «Женщина — это дом. Поучилась — и хватит, скоро у нас будет сын или дочь. Зачем тебе степень?» А ты ответила: «Если не можешь понять — уходи». И он ушел. А потом пришла ночь... Утром учитель, известный физик, позвал тебя в кабинет: «Я не отпущу вас домой, хотя вы ничего не видите и не слышите. Продолжайте портить свой эксперимент и подумайте о том, что слова «наука требует всей жизни» очень жестокие, безжалостные, но, увы, до конца верные. Не пытайтесь найти в них лазейку: ее нет. У каждого своя мера счастья. Выбирайте, что вам по плечу».

Ты выбрала. Ты стала ученым, главой большой лаборатории в Институте ядерной физики. Недаром мать назвала тебя Озод — свобода. А ты свою дочь назвала Дилькой, Дилшот — радость души. Совсем крошкой Дилька не хотела засыпать, пока не дождется с работы маму. Потом, когда подросла, спросила:

— Мама, а как ты работаешь?

И ты рассказала ей о маленьких силачах — нейтронах, электронах, протонах. Дилька поняла. Дети вообще очень многое понимают, гораздо больше, чем думают взрослые.

Однажды Дилька пришла с прогулки и сказала:

— У всех есть мамы и папы, а у меня есть ты...

И вы долго сидели, обнявшись, молча, не зажигая света.

Ты умела себя не щадить — отбрасывать слабость, горе, болезнь. Умела работать круглые сутки, по-мужски напряженно думать. Ты увидела пол-Европы, с тобой советовались, искали знакомства. Но каждый раз, когда тебе было тяжело, со дна души выплывала та ночь. Она спрашивала голосом одиночества: «Слушай, женщина, ты не раскаялась?»

Ты долго идешь по поселку Улугбек. Мимо знакомых садов и коттеджей. В окнах Гаснут огни, будто опадают цветы. Засыпают твои друзья:

теоретики, экспериментаторы, лаборанты. У каждого из них была своя полоса неудач: не клеилось, не думалось, «не жилось». И ты говоришь себе: «Видишь это дерево? Тута вся пушистая от нежной зелени. Несколько дней назад и она поднималась к небу голым, корявым пнем. А завтра придут люди и снова обрежут юные побеги на завтрак шелкопряду. Дереву будет грустно и пусто. Но потом оно снова отрастет — для людей. И снова отдаст свои ветви. Так зачем же ты мечешься, проклиная свою слабость? Сейчас ты не можешь решить поставленной перед собой задачи. И жизнь кажется одинокой и неудачной. Но придет время — и мир сперва расколется перед тобой, обнажая самые потаенные свои взаимосвязи. Все станет ясно, до последнего кристалла. И доведенная до предела напряженность сменится оглушительной радостью. Будешь ли ты завидовать тогда женщинам, не знавшим сомнений?»

Пожилая соседка ласково говорит с веранды:

— Салам, Озод!— В ее тихом, вечернем голосе беспокойство:— Что с тобой, детка?

Она не уходит в комнаты и долго смотрит вслед твоему белому платью. Ты оборачиваешься и машешь рукой: не тревожьтесь, апа, я счастлива! Ты не лукавишь. Ты уже победила себя— свою усталость, растерянность. У тебя ясный, решительный взгляд, которому завидуют женщины, встречая фотографии в журналах.

Анатолий Дашков спал сорок два часа за последние двадцать дней. В эти дни пуска он был самым известным и самым виноватым человеком в республике. С ним невозможно было говорить, потому что всегда он кому-то был нужен. А если выдавалась тихая минута, его глаза стекленели от сна. Тогда начальник прославившегося цеха, неслышно неся свое большое тело, запирал от пожарников кабинет, затягивался крепкой сигаретой и смущенно похохатывал: точь-в-точь школяр, тайком покуривающий в уборной. Из глаз уплывала сонная муть.

— Теперь я ваш, спрашивайте.

Но посреди разговора он оглушительно шлепал по столу:

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.