Всех обойдет. У всех прощения попросит.
На работу он явится к 12. И начальству ударит челом. ,
Начальство, поскольку такое случается нечасто, простит. Ему даже удобно: можно будет потом вить из стыдливого сварщика веревки в авральное время.
– Кузьмич, ты на меня не обижаешься? – спросит дядя Гена прораба.
– Не обижаюсь, – ответит прораб Кузьмич. – Приходи в субботу пораньше.
И дядя Гена – божий человек новой формации – доволен. «Уважают все-таки меня... – думает он со стыдливой гордостью. – Что уважают, то уважают, паразита!»
В Саниной однокомнатной – чистота. Мебелишки еще почти никакой, бедненько. Но уж чистота так чистота! Та самая, которую называют идеальной. На стенах вырезки всякие шедевров из «Огонька». На полу – сплетенные из тряпочек коврики, дорожки. Постель, как машина у хорошего шофера: просто блестит! Вся раскрахмаленная. Подушек – как матрешек. Одна другой мягче и меньше.
Нет, Саня – хозяйка истовая, яростная. Этого у нее не отнимешь. От мытья полов, перетирания тарелок-вилок, от перестановки скудной пока мебелишки она пьянеет, как от вина.
Все время хлопочет, хлопочет. И Леха у нее на этой же хозорбите постоянно вращается.
Впрочем, ему Саня может дать и отдохнуть. Ей вообще-то приятно сознавать, что парень сидит, например, под берестом и, абсолютно не тратя энергии, копя энергию, слушает анекдоты дяди Гены, учится обхождению, набирается ума. «Пусть отешется малость, – думает Саня. – Поднахватается. А то уж больно неошкуренный какой-то. Сырой».
Но если увидит Леху за книжкой (что, правда, крайне редко случается), то это почему-то выводит ее из себя, раздражает.
«Тоже дьячок нашелся. Грамотей косолапый, – злится Саня, чувствуя непонятную тревогу. – Чи-та-тель!»
И побыстрей зовет парня, находит ему какое-нибудь дело:
– Лешенька, принеси веничек, лапонька. За сарайчиком, за сарайчиком, зайчик.
Впрочем, так ласково она называет Леху лишь в чьем-нибудь присутствии, Особенно в присутствии дяди Гены.
Почему? Кто ее знает.
Может, старается лишний раз напомнить, показать дяде, какие это ласковые существа женщины. Вернее, некоторые из них. Напомнить – и тем самым держать дядю «в состоянии неосуществимой мечты», что косвенным образом должно дойти и до Лехи, помочь ему еще глубже охватить размеры того счастья, которое он имеет, но которого недостоин?
Наверно, так. А может, и нет.
Когда же они с Лехой одни, Саня гораздо более естественна. И почти совсем неинтересна.
– Ушел алкаш? – спрашивает она. – Рубль высосал и смылся?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.