А получивший пощёчину стоял рядом (сам ужасно испугавшийся) и говорил:

- Ну, что вы, ну, зачем вы, перестаньте, прошу вас, я больше не буду! Честное слово, не буду...

И это «не буду, честное слово, не буду!» прозвучало так смешно, что Наташа улыбнулась - впервые за последнее время.

- Дурак! - сказала она, вытирая слёзы. - Какой большой, а дурак!

- Дурак, дурак, - утешал её этот толстый человек. - Дурак, ясно, вы уж простите, вы уж того... Ну, мало ли что бывает... Брякнешь, а потом и сам! - и, вынув из кармана круглую шоколадку, просительно сказал: - Ну, скушайте, ну, в знак снисхождения!

Наташа оттолкнула руку и рассмеялась, звонко, как смеялась в прежние дни.

С этого незначительного, глупого эпизода началось возвращение Наташи в мир реальных, житейских вещей: она как бы начала оттаивать.

* * *

Никто не спал в ночь, когда начался штурм. И хотя уже давно и решительно всё было готово в операционном отделении, всеми владело такое чувство, будто что-то забыто, упущено, и каждый с многозначительным видом то и дело вскакивал, чтобы исправить упущение, но тут же садился, вспомнив, как неделю назад он сам сделал то, что считал забытым.

Приехал Михаил Сидорович, осмотрел (в который раз!) хозяйство и, расстроенный невозможностью придраться хоть к чему-нибудь, неодобрительно похмыкивая, пошёл к машине.

Наташа сидела на пне под яблоней; бело-розовая метель крутилась в садах: опадал яблоневый цвет.

- Малютка! - окликнул её Михаил Сидорович. - Ты что тут одна?

Наташа встала.

- Сили, сиди! - Михаил Сидорович опустился на бревно рядом. - Я посижу с тобой минутку, - он вынул сигару, закурил. - Дурацкая привычка, - сказал он, - курю только сигары (паф-паф). Хоть и дрянные, но отвыкнуть не могу. Трудно ломать себя, а?

- Трудно, - покорно сказала Наташа. - Ох, как трудно!

- Большое горе, а?

- Да, - Наташа вздохнула, - очень большое.

- Гм, гм... На такую крошку навалилось большое горе, гм... Жизнь несправедлива, да! Ну, ладно, с кем не бывало! Боишься?

- Нет, - Наташа помолчала. - Жду, очень жду.

- Главное - выдержать первый час, малютка. Я пережил это в прошлой войне. Самый первый час ужасен, самый последний - страшен: человека уже нет, есть автомат. А середина - чепуха. Но главное - не обращать на них внимания.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.